|
Говорить о Бабицком — значит говорить о совести, свободе слова, правах человека. Но из всех прав у нас осталось право говорить, а у них — ничего не слышать. У нас право жить праведно (хоть и немногим это удается), у государства — быть непорядочным перед своим народом и перед миром. Юрий КАРЯКИН: Не знаем пока, какой конкретный советник-стратег выбрал момент и поле боя для того, чтобы возбудить «Дело Бабицкого». Бабицкий действительно запятнал себя сотрудничеством вот с такими головорезами, расследуйте, судите. А его передали туда, утверждая, что он там, и, зная все это, прокуратура вызывает его на допрос. Так самим себя высечь — это надо уметь». В таком же тоне писал целый ряд «демократических» изданий, Приведем в качестве примера публикацию Мильштейна из журнала «Новое время» /11/: «Размышляя о людях, решавших судьбу репортера радио «Свобода», следовало бы внятно назвать их подонками и скотами. Слушая министра обороны, которому и «десять Бабицких» не жалко, следовало бы ясно указать место под солнцем министру. Разглядывая на телеэкране лицо помощника и. о. президента России по координации информационно-аналитической работы, особенно в тот момент, когда это лицо сообщает, что «федеральный центр снимает с себя ответственность» за жизнь Андрея, следовало бы прибегнуть к лексике ненормативной. Россия меняется. Медленно, тяжко, неповоротливо, чавкая в крови и грязи, большая страна разворачивается, пускаясь в обратный путь, или «сосредоточивается», если вспомнить классические цитаты. Сосредоточение заметно в местах скопления войск, на официальных пресс-конференциях, на телекартинке ОРТ. Сосредоточиваются власти, армия, прокуратура, суды. В органах созданы штатные структуры, где весьма сосредоточенные . люди приступили к «тщательной работе с журналистами». Сосредоточивается население, дабы не промахнуться, опуская в мартовские урны бюллетени с крестиками возле простой фамилии. Откат, зажим, контрреформа идут строго по плану, с поправкой на привычный бардак, с тревожной оглядкой на Запад... Случай Андрея Бабицкого — это, быть может, ключевой эпизод в истории постъелытнской России. Поворотный пункт, рубеж. И для тех. кого, уважая закон, мы не называем подонками, и для остатков демократической общественности. Власть и ее приближенная свита еще не отбирают свободу, но пытаются ее унизить, отправить в фильтропункт, приравнять к бандитам. В этом смысл образцово-показательных беззаконий, связанных с безгласным арестом репортера и карнавальным его обменом». Закономерно, впрочем, что избиение демократии начинается с журналистики. С чего начинали, мечтая вернуться в цивилизацию, тем и кончаем. Закономерно также, что избиение демократии связано с Чечней. Уродливая, яростная, полу бандитская чеченская свобода, добиваемая в эти дни, становится диковатым символом растаптываемой нашей свободы. В чем-то они были схожи, эти наши и ваши свободы, что говорить... Однако тот строй, что идет на смену криминальной нашей вольнице, степенью государственного бандитизма, по давней традиции, превзойдет любого Хоттаба. — 215 —
|