|
В.: Но мысль о том, что можно жить, не переживая, звучит иррационально для ума. У. Г.: То, что я говорю, вступает в противоречие с вашей логикой. Вы используете логику, чтобы поддерживать эту разделяющую структуру, вот и все. Ваши вопросы — это опять мысли, они являются реакциями. Все мысли — это реакции. Вы отчаянно защищаете эту броню, этот щит из мыслей, и боитесь, что движение жизни вдребезги разобьет ваши границы. Жизнь подобна реке в половодье, затопляющей берега, стремящейся вырваться из своих пределов. Ваша мыслительная структура и физиология ограниченны, но сама жизнь не ограничена ничем. Поэтому свобода причиняет боль телу; мощнейший выброс энергии, который происходит при этом, причиняет боль телу, взрывая каждую клетку. Вы даже представить себе не можете, что это такое. Поэтому мои слова могут только дезориентировать вас, независимо от того, как я это скажу. В.: Гуру и священники тоже говорят, что разделяющей структуры нет и что она — источник наших проблем. Чем же вы отличаетесь от них? У. Г.: Для вас (и для них тоже) это всего лишь слова, и ваша вера в единое движение жизни ни на чем не основана, в ней нет уверенности. Вы сейчас ловко привели в качестве довода слова ваших гуру и священников. Ваша вера — результат слепого приятия того, что вам говорят авторитетные для вас люди, всяких истин из вторых рук. Вы не отделяете себя от своих верований. Когда вашим драгоценным верованиям и иллюзиям приходит конец, вам тоже приходит конец. Я всего лишь отвечаю на ваше страдание, которое вы выражаете своими вопросами, логическими аргументами и другими измышлениями. В.: Но вы же сидите здесь и говорите часами, разве это не указывает на то, что вам есть что сказать, что у вас есть какая-то философия, даже если ваши слушатели ее не понимают? У. Г.: Вовсе нет. Здесь нет никого, кто мог бы говорить, давать советы, ощущать боль и вообще переживать что-либо. Как мяч, который кидают в стену, — он просто отлетает от стены, и все. То, что я говорю, — непосредственный результат того, что вы спрашиваете. У меня нет ничего своего, никакой явной или скрытой программы. Мне нечего продавать, нечего доказывать, у меня нет никаких личных целей. В.: Но наши тела смертны, и мы надеемся на некое бессмертие. Поэтому мы обращаемся к высшей философии, религии, духовности. Конечно, если мы… У. Г.: Тело как раз бессмертно. Оно просто меняет форму после клинической смерти, оставаясь в круговороте жизни в измененном виде. Тело не интересуется никакой «жизнью после жизни», никаким постоянством. Оно стремится выжить и размножиться прямо сейчас. Воображаемое «по — смертие», созданное мыслью из страха, на самом деле является желанием повторения, переживания одного и того же, только в видоизмененной форме. Это желание повторения одного и того же, по сути, есть желание постоянства. Такое постоянство чуждо телу. Мысль желает постоянства, но это желание мысли зажимает тело и искажает восприятие. Мысль видит себя не только гарантом продолжения своей собственной непрерывности, но также гарантом непрерывности существования тела. Обе эти непрерывности абсолютно ложны. — 11 —
|