Каждый культивирует позу. Существует походка и поза преуспевающего бизнесмена, улыбка прибывшего гостя; выражение лица и поза актера; имеется поза исполненного достоинства «ученика» и поза тренированного аскета. Подобно сознающей себя девушке, так называемый религиозный человек принимает позу самодисциплины, которую он усердно культивирует отречениями и жертвами. Девушка пожертвовала всего лишь естественностью ради впечатления, а такой религиозный человек самого себя приносит в жертву ради достижения результата. Они оба заинтересованы в результате, хотя их результаты разных уровней; и хотя результат так называемого религиозного человека может расцениваться в социальном отношении как более полезный по сравнению с результатом девушки, по существу они подобны, один ничуть не выше другого. Оба неразумны, ибо оба указывают на ограниченность ума. Ограниченный ум всегда ограничен. Он не может сделаться богатым, щедрым. Хотя такой ум может себя украшать или стяжать добродетель, он остается таким же, каким был, — ограниченным, не глубоким, а с помощью так называемого роста, опыта он может возрасти лишь в собственной ограниченности. Уродливая вещь не может сделаться прекрасной. Бог ограниченного ума — это ограниченный бог. Неглубокий ум не станет бездонным, если будет украшать себя знанием и умными фразами, цитировать умные слова или прихорашивать свой внешний облик. Украшения, внутренние или внешние, не делают ум глубоким, но именно эта бездонность ума дает ему красоту, а не драгоценности и не приобретенная добродетель. Для того чтобы проявилась эта красота, ум должен осознать собственную ограниченность. При этом не должно быть выбора или сравнения с чем бы то ни было. Культивированная поза девушки, а также выработанная дисциплиной поза так называемого религиозного аскета в равной мере меняются уродливыми проявлениями ограниченного ума, ибо обе они отрицают естественность. Обе исполнены страха перед естественностью, потому что естественность показала бы их такими, как они есть, и самим себе и другим; обе они склонны нарушить, уничтожить естественность, и мерилом их успеха является полнота их соответствия избранному образцу или умозаключению. Но лишь одна естественность — тот ключ, который откроет дверь к тому, что есть . Естественный ответ раскрывает ум, как он есть; но то, что раскрыто, ум немедленно окрашивает или разрушает и таким образом ставит предел естественности. Умерщвление естественности — способ проявления ограниченного ума, который вслед за этим на любом уровне украшает внешнюю сторону; и это разукрашивание есть форма преклонения перед самим собой. Только естественность, в свободе, может открывать. Дисциплинированный ум не способен к открытию; он может эффективно функционировать; и, следовательно, быть безжалостным, но не может раскрыть неизмеримое. Страх создает сопротивление, называемое дисциплиной, но естественное обнаружение страха — это свобода от страха. Приспособление к образцу, какого бы он ни был уровня, — это страх, который рождает лишь конфликт, смятение и антагонизм; но ум, который пребывает в состоянии мятежа, — не бесстрашен, потому что противоположному неведома спонтанность, свобода. — 95 —
|