Комментарии к жизни. Книга 3

Развращение ума

Вдоль крутого, длинного и широкого изгиба реки стоял город, священный, но очень грязный. Река создавала здесь сильное течение, и его главная сила ударяла по краю города, часто смывая ступеньки, ведущие вниз к воде, и некоторых из старых зданий. Но какой бы ущерб она ни приносила в своем неистовстве, река все еще оставалась священной и прекрасной. Тем вечером было особенно красиво, солнце садилось над потемневшим городом, за единственным минаретом, который, казалось, один из целого города достигал до небес. Облака были золотисто-красными в огне от сияния солнца, которое путешествовало по земле удивительной красоты и печали. И когда сияние поблекло, там, над темным городом, появился молодой месяц, изящный и хрупкий. С противоположного берега, на некоторое расстояние вниз по реке, весь околдовывающий вид казался волшебным, но все же совершенно естественным, без налета искусственности. Медленно молодой месяц опустился за массивы города, и начали появляться огни. Но река все еще хранила свет вечернего неба, золотистое великолепие невероятной нежности. На этом свету, который был рекой, плавали сотни маленьких рыбацких лодок. Все послеобеденное время тощие, загорелые мужчины с длинными веслами трудолюбиво проделывали свой путь с помощью весел вверх по реке против течения единой вереницей близко к берегу. Отчаливая от рыбацкой деревни ниже города, каждый мужчина в своей лодке, иногда с ребенком или двумя, медленно продвигался по реке мимо длинного, тяжелого моста, а теперь они сотнями плыли вниз, уносимые сильным течением. Они будут рыбачить всю ночь, ловя крупную, тяжелую рыбу длиной от десяти до пятнадцать дюймов, которая будет впоследствии вывалена в кучу на лодках поболее, а некоторые из них все еще будут корчиться, привязанные к берегу, чтобы быть проданными на следующий день.
Улицы города были переполнены телегами с волами, автобусами, велосипедами и пешеходами, и то здесь, то там попадалась корова или две. Узкие переулки, выровненные из-за тускло освещенных магазинов и бесконечно сворачивающие то вправо, то влево, были в грязи из-за недавних дождей и испачканы отходами человека и животного. Один из переулков вел к широким ступенькам, которые спускались к самому краю реки, и как раз на этих ступеньках все и происходило. Некоторые люди сидели близко к воде с закрытыми глазами в молчаливой медитации. Рядом с ними пел мужчина перед восторженной толпой, которая протянулась далеко вверх по ступенькам. Чуть далее прокаженный нищий протягивал свою усыхающую руку, в то время как человек с пеплом на лбу и со спутанными волосами инструктировал людей. Поблизости саньясин с чистым лицом и кожей, в недавно постиранных одеждах сидел неподвижно, его глаза были закрыты, а ум был поглощен длительной и легкой практикой. Человек с рукой в виде чаши молча молил небеса наполнить ее. И мать с голой левой грудью кормила своим молоком младенца, забыв обо всем. Далее вниз по реке, мертвые тела, принесенные из соседних деревень и из растянувшегося, грязного города, сжигались в огромных, ревущих кострах. Здесь все и происходило, поскольку это был самый священный и святой из городов. Но красота плавно текущей реки, казалось, стирала весь хаос человека, в то время как небеса над ним смотрели вниз с любовью и удивлением.
Нас было несколько человек две женщины и четверо мужчин. Одна из женщин, с хорошими способностями и острыми глазами, получила очень хорошее образование дома и за границей. Другая была более скромна, с печальным, просящим взглядом. Один из мужчин, бывший коммунист, который покинул партию несколько лет назад, был настойчив и требователен, другой был художником, престарелым и застенчивым, но достаточно смелым, чтобы защитить свои права, когда того требовал случай. Третий был должностным лицом в правительственной бюрократии, а четвертый преподавателем, очень кротким, с улыбкой, которая появлялась мгновенно, и жаждущим учиться. Каждый молчал некоторое время, а после этого заговорил прежний коммунист.
«Почему так много испорченности в каждой сфере жизни? Я могу понять, как власть, даже от имени людей, является по существу злом и развращением, как вы заметили. Можно увидеть, как этот факт проявляется в истории. Семя зла и коррупции присуще всем политическим и религиозным организациям, как проявилось в церкви через столетия и в современном коммунизме, который так много обещал, но который сам стал коррумпированным и тираническим. Почему все обязательно ухудшается таким образом?»
«Мы так много знаем о многих вещах, – добавила образованная леди, – но знание, кажется, не останавливает моральное разложение, которое есть в человеке. Я немного пишу, и одна или две из моих книг были изданы, но я вижу, как легко ум может распасться на части, как только он в ловушке чего-либо. Изучите технику, как хорошо себя преподать, откопайте несколько интересных или захватывающих тем, примите за привычку писать, и вы готовы для жизни, вы станете популярными, и все – вы испорчены. Я не говорю это из-за какой-то злобы или горечи, потому что я неудачница, или имею только посредственный успех, а потому что вижу этот процесс, происходящий в других и во мне самой. Мы, кажется, не уходим от коррозии рутины и возможностей. Чтобы начать что-то, потребуется энергия и инициатива, но когда это что-то начато, семя коррупции уже находится в нем. Можно ли когда-либо убежать от такого процесса ухудшения?»
«Я тоже, – сказал бюрократ, – в ловушке рутины распада. Мы планируем будущее на пять или десять лет, мы строим дамбы и поддерживаем новые отрасли промышленности, все это хорошо и необходимо. Но даже при том, что дамбы могут быть красиво построены и превосходно обслуживаться, а механизмы сделаны, чтобы функционировать с минимумом эффективности, наш разум, с другой стороны, становится все более и более неэффективным, глупым и ленивым. Компьютеры и другие сложные электронные устройства превосходят человека на каждом шагу, но все-таки без человека они не могли бы существовать. Простой факт таков: несколько мозгов активно и творчески работают, а остальная часть нас живет благодаря им, сгнивая и часто радуясь нашей гнили».
«Я всего лишь преподаватель, но я заинтересован в иного рода образовании, образовании, которое предотвратит насаждение этого морального разложения ума. В настоящее время мы „обучаем“ живое человеческое существо, как стать каким-нибудь глупым бюрократом, простите меня, с важным постом и приличным жалованьем или с зарплатой клерка и куда более несчастным существованием. Я знаю, о чем говорю, потому что завяз в этом. Но, по-видимому, это именно тот вид образования, которое хочет правительство, потому что они вкладывают в него деньги, и каждый так называемый педагог, включая меня самого, помогает и содействует быстрому развращению человека. Положит ли конец этому разложению улучшенная методика или техника? Пожалуйста, поверьте мне, сэр, я очень серьезен, интересуюсь данным вопросом, я не задаю его просто ради того, чтобы поговорить. Я читал недавние книги об образовании, и неизменно они имеют дело с той или иной методикой. И с тех пор, как услышал вас, я начал все это подвергать сомнению».
«Я художник широкого профиля, и один или два музея купили мои работы. К сожалению, я буду говорить о личном, против чего, я надеюсь, другие не будут возражать, поскольку их проблема – это и моя проблема. Я могу рисовать какое-то время, затем переключиться на работу с глиной и потом заняться какой-нибудь скульптурой. Это то же самое стремление, выражающее себя различными способами. Гений – это та сила, то необычайное чувство, которому нужно придать форму, а не человек или посредник, через которого она себя выражает. Может, я неправильно объяснил, но вы знаете, что я имею в виду. Именно эта творческая сила должна сохраниться живой, мощной, под огромным давлением, подобно пару в котле. Бывают периоды, когда чувствуешь эту силу, и, однажды испытав ее, ничто на земле не сможет помешать вашему желанию возвратить обратно. С того самого момента и далее вы терзаетесь, вечно неудовлетворены, потому что то пламя никогда не бывает постоянным и никогда завершенным. Поэтому его надо подпитывать, лелеять, и каждая подпитка делает его более слабым, менее и менее полным. Таким образом пламя постепенно угаснет, хотя талант и техника продолжают существовать, и вы можете стать известным. Жест остается, но любовь прошла, сердце мертво, и так начинается ухудшение».
Ухудшение – это центральный фактор, так? Каким бы ни был наш жизненный путь. Художник может чувствовать это одним способом, а преподаватель другим. Но если мы вообще заботимся о других и нашем собственном умственном процессе, это довольно очевидно и старым, и молодым, что то ухудшение ума действительно происходит. Ухудшение, кажется, свойственное деятельности самого ума. Как механизм изнашивается через использование, так и ум, кажется, ухудшается через его собственное действие.
«Все мы знаем это, – сказала образованная леди. – Огонь, творческая сила исчезает после одного или двух всплесков, но способность остается, и этот возмещающий творческий потенциал становится на время заменой реальной вещи. Нам это слишком хорошо известно. Мой вопрос вот какой: как это творческое что-то может сохраниться, не теряя красоту и силу? Что является факторами ухудшения? Если узнать их, возможно, было бы можно положить конец им.
«А имеются ли какие-либо ясно определенные факторы, на которые можно указать? – спросил бывший член партии. Ухудшение может быть свойственно самой природе ума».
Мнение – это творение общества, культуры, в которой он был воспитан, и поскольку общество всегда находится в состоянии коррупции, всегда уничтожая себя изнутри, ум, который продолжает находиться под воздействием общества, обязательно будет в состоянии коррупции или ухудшения. Не так ли это?

«Несомненно. И именно потому, что мы восприняли этот факт, – объяснил экс-коммунист, – некоторые из нас трудились упорно и, боюсь, довольно жестоко для того, чтобы создать новый и прочный образец, согласно которому, как мы полагали, общество должно функционировать. К сожалению, несколько коррумпированных личностей захватили власть, и результат всем нам известен».
А не может быть это так, сэр, что это ухудшение неизбежно, когда создается образец для личной и коллективной жизни человека? От имени какого авторитета, кроме как хитрого авторитета власти, имеет право какой-то индивидуум или группировка создавать всем известный образец для человечества? Это сделала церковь с помощью силы страха, лести и обещания, превратить человека в заключенного.
«Я думал, что знал, как думает священник, что он понимает, как жить человеку. Но теперь, наряду со многими другими, я вижу, какое глупое это высокомерие. Тем не менее факт остается фактом. Ухудшение – это наш удел, но может ли кто-нибудь избежать его?»
«Неужели мы не можем обучать молодежь, – спросил преподаватель, – так осознавать факторы коррупции и ухудшения, что они будут инстинктивно избегать их, как избегали бы чумы?»
А не ходим ли мы вокруг да около предмета разговора, не понимая смысла? Давайте вместе рассмотрим это. Мы знаем, что наши умы ухудшаются различными путями, в зависимости от наших индивидуальных характеристик. Сейчас, можно ли положить этому процессу конец? И что мы подразумеваем под словом «ухудшение»? Давайте медленно вникнем в смысл слова. Действительно ли ухудшение – это состояние ума, которое стало известно через сравнение с неиспорченным состоянием, которое ум на мгновение испытал и теперь живет воспоминаниями, надеясь какими-то средствами восстановить его? Является ли ошибка состоянием ума, которое расстроено из-за своего желания успеха, самореализации и тому подобного. Ведь ум пытался и не сумел стать кем-то, и после этого не чувствует ли он сам, что ухудшается?
«Это все вместе, – сказала образованная леди. – По крайней мере, я, кажется, нахожусь в одном, если не во всех состояниях, которые вы только что описали».
Когда возникло то пламя, о котором вы говорили ранее?
«Оно пришло неожиданно, без моего стремления к нему, и когда оно прошло, я был неспособен вернуть его. Почему вы спрашиваете?»
Оно пришло, когда вы его не искали. Оно пришло ни благодаря вашему желанию успеха, ни из-за страстного томления о том опьяняющем чувстве восторга. Теперь же, когда оно прошло, вы его преследуете, потому что оно придало мгновенное значение жизни, которая иначе не имела никакого смысла. А поскольку вы не можете возвратить его, вы чувствуете, что началось ухудшение. Не так ли?
«Думаю, что это происходит не только со мной, но и с большинством из нас. Умные строят философию вокруг памяти о том переживании, и таким образом ловят невинных людей в их сети».
Разве все это не указывает на кое-что, что может быть центральным и доминирующим фактором ухудшения?
«Вы имеете в виду амбицию?»
Это всего лишь один аспект накапливающего ядра: этот целеустремленный, эгоцентричный сгусток энергии, которая является «я», эго, цензором, переживающим, который судит переживание. Не может быть так, что это является центральным, единственным фактором ухудшения?
«Неужели эгоцентричная, эгоистичная деятельность, – спросил художник, – это осознать то, что чья-то жизнь проходит без того творческого опьянения? Я едва могу поверить в это».
Это не вопрос доверия или веры. Давайте рассмотрим это далее. То творческое состояние возникло без вашего ведома, оно было там без вашего стремления к нему. Теперь же, когда оно исчезло и стало явлением прошлого, вы хотите его восстановить, что вы пробовали делать через различные формы стимуляции. Вы, возможно, иногда касались его края, внешней грани, но этого недостаточно, и вы вечно голодаете по нему. Теперь, не всякое ли стремление, даже к самому высокому, является деятельностью «я»? Разве оно не эгоистично?
«Кажется, что да, когда вы это так выставляете, – согласился художник. – Но именно стремление в той или иной форме мотивирует нас всех, начиная от строгого святого и кончая непритязательным крестьянином».
«Вы имеете в виду, – спросил преподаватель, – что всякое самосовершенствование эгоцентрично? Каждое усилие улучшить общество – это эгоцентричная деятельность? Разве суть образования не в расширении границ совершенствования, не в прогрессе в правильном направлении? Неужели эгоистично соответствовать улучшенному образцу общества?»
Общество всегда находится в состоянии вырождения. Нет совершенного общества. Совершенное общество может существовать в теории, но не в действительности. Общество основано на человеческих взаимоотношениях, мотивированных жадностью, завистью, алчностью, мимолетной радостью, стремлением к власти и так далее. Вы не можете улучшить зависть – она должна прекратиться. Наложить цивилизованное покрытие на насилие с помощью лицемерия идеалов не означает окончание насилия. Обучать студента соответствовать обществу – это только поощрять в нем ухудшающееся побуждение быть в безопасности. Восхождение по лестнице успеха, становиться кем-то, получать признание – это сама сущность нашей вырождающейся социальной структуры, и быть ее частью – значит ухудшаться.
«Вы предлагаете, – спросил преподаватель довольно тревожно, – что нужно отказаться от мира и стать отшельником, саньясином?»
Сравнительно легко и по-своему выгодно отказаться от внешнего мира, от дома, семьи, имени, собственности. Но совсем другое дело положить конец, без всякого повода, без обещания счастливого будущего внутреннему миру амбиций, власти, достижения и по-настоящему быть как ничто. Человек начинает не с того конца вещей и поэтому вечно остается в смятении. Начните с правильного конца, начните с ближнего, чтобы идти далеко.
«Не должна ли быть внедрена определенная практика, чтобы покончить с ухудшением, этой неэффективностью и ленью ума?» – спросил мужчина, занимавший правительственную должность.
Практика или дисциплина подразумевает стимул, получение результата, а это разве не эгоцентричная деятельность? Стать добродетельным – означает процесс личного интереса, приводящего к уважению. Когда вы взращиваете в себе состояние ненасилия, вы все еще являетесь жестоким, но под иным названием. Помимо всего этого, имеется другой фактор вырождения: усилие, во всех его утонченных формах. Это не означает, что мы защищаем лень.
«О боже, сэр, вы, наверное, все отнимаете у нас! – воскликнул мужчина, занимавший правительственную должность. – А когда вы отнимите все, что же от нас останется? Ничего!»
Творчество – это не процесс становления или достижения, а состояние бытия, в котором полностью отсутствует эгоистическое усилие. Когда «я» делает усилие, чтобы отсутствовать, «я» присутствует. Всякое усилие со стороны этой сложной вещи, названой умом, должно прекратиться, без всякого повода или стимула.
«Это означает смерть, не так ли?»
Смерть по отношению ко всему, что известно, что является «я». Только когда полностью весь ум утихнет, появляется творческое, не имеющее названия.
«Что вы подразумеваете под умом?» – спросил художник.
Сознательное, также как подсознательное, скрытые укромные уголки души, также как разумные частицы ума.
«Я послушала, – сказала молчавшая леди, – и теперь мое сердце понимает».