Комментарии к жизни. Книга 1

Амбициозность

Грудной ребенок проплакал всю ночь, и бедная мать делала все возможное, чтобы утешить его. Она пела для него, она ругала его, она забавляла и качала его, но все без толку. У малыша должно быть резались зубки, и это была утомительная ночь для целого семейства. Но теперь заря поднималась над темными деревьями, и наконец ребенок затих. Когда небо становилось все светлее и светлее, стояла особая тишь. Усохшие ветви, стройные и голые, были четкими на фоне неба. Закричал ребенок, залаяла собака, прогрохотал мимо грузовик, и еще один день начался. Теперь мать вышла, неся тщательно укутанного малыша, и пошла по дороге мимо деревни, где она ждала автобуса. Возможно, она везла его к доктору. Она выглядела утомленной и измученной после той бессонной ночи, но ребенок спал крепко.
Вскоре солнце было уже над вершинами деревьев, и роса поблескивала на зеленой траве. Где-то далеко просвистел поезд, а отдаленные горы выглядели прохладными и темными. Большая птица шумно улетела прочь, оттого что мы потревожили ее полудрему. Наше приближение, должно быть, было очень внезапным, поскольку ей не хватило времени, чтобы прикрыть яйца сухими листьями. Их было больше дюжины. Даже притом, что они были не укрыты, их было едва видно. Она так хитро спрятала их и теперь наблюдала с отдаленного дерева. Мы увидели мать с ее выводком несколько дней спустя, а гнездо было пусто.
Вдоль тропинки было темно из-за тени и прохладно. Она вела через влажный лес к далекой вершине холма и через плетень, который был в цветах. За несколько дней до этого шел сильный дождь, и земля была мягкой и податливой. Виднелись поля молодого картофеля, а далеко внизу в долине был город. Это было прекрасное золотистое утро. За холмом дорожка вела назад к дому.
Она была очень умна. Она читала все последние книги, смотрела последние спектакли и была хорошо осведомлена о философии, которая стала последним повальным увлечением. Наверняка она побывала у психолога и, очевидно, прочитала многое по психологии, поскольку она знала специфическую лексику. Она считала обязательным для себя знакомиться со всеми важными людьми и случайно встретила того, кто привел ее сюда. Она говорила легко и выражалась с расстановкой и эффектом. Она была замужем, но не имела детей. И чувствовалось, что все это осталось позади нее, и что теперь она была на ином пути. Наверняка, она была богата, поскольку она была окружена той специфической атмосферой богатства. Она сразу же начала, спрашивая: «Каким образом вы помогаете миру в существующем сейчас кризисе?» Это, должно быть, был один из ее заготовленных вопросов. Она продолжала спрашивать более нетерпеливо о предотвращении войны, о последствиях коммунизма для будущего человечества.
Разве войны, увеличивающиеся бедствия и катастрофы не результат нашей повседневной жизни? Разве не мы, не каждый из нас, ответственен за этот кризис? Будущее находится в настоящем, будущее не будет очень отличаться, если нет понимания настоящего. Но разве вы не считаете, что каждый из нас ответственен за этот конфликт и беспорядок?
«Возможно это так, но к чему приведет это признание ответственности? Какую ценность имеет мое небольшое действие в глобальном разрушительном действии? Каким образом моя мысль повлияет на общечеловеческую глупость? То, что происходит в мире, – это сущая глупость, и мои умственные способности ни коим образом не повлияют на это. Кроме того, подумайте о времени, которое потребовалось бы для того, чтобы индивидуальное действие произвело бы какое-либо влияние на мир».
Разве мир отличается от вас? Разве структура общества не была построена людьми подобно вам и мне? Чтобы вызвать радикальную перемену в структуре, разве вы и я не должны основательно преобразовать нас самих? Как может возникнуть глубокий переворот ценностей, если он не начнется с нас? Чтобы помочь в существующем кризисе, разве нужно искать новую идеологию, новый экономический план? Или нужно начинать понимать конфликт и беспорядок в пределах себя, который в его проецировании является миром? Могут ли новые идеологии породить единство между человеком и человеком? Разве верования не настраивают человека против человека? Разве не лучше отодвинуть наши идеологические барьеры (все барьеровывляются идеологическими) и рассматривать наши проблемы не через призму умозаключений и формул, а напрямую без предубеждения? Мы никогда не находимся в прямых отношениях с нашими проблемами, а всегда через какую-либо веру или формулировку. Мы сможем решить наши проблемы только, когда мы находимся в прямых отношениях с ними. Это не наши проблемы настраивают человека против человека, а наши идеи о них. Проблемы объединяют нас, а идеи разделяют нас.
Если можно спросить, почему вы так явно обеспокоены кризисом?
«Ну, я не знаю. Я вижу так много страданий, так много несчастья, и я чувствую, что что-то нужно с этим делать».
Вы действительно заинтересованы или вы просто амбициозны и жаждете сделать кое-что?
«Когда ставите вопрос таким образом, предполагаю, что я амбициозна, и желаю делать что-то, в чем я буду преуспевать».
Так немногие из нас честны в нашем размышлении. Мы хотим быть успешными, или ради нас самих непосредственно, или ради идеала, веры, с которой мы себя отождествили. Идеал – это наша собственная проекция, это – продукт нашего мышления, и наш ум переживает согласно нами созданным условиям. Ради этих собственных проекций мы и работаем, порабощаемся и умираем. Национализм, подобно поклонению богу, – это только прославление себя. Именно вы сами важны, фактически или идеологически, а не бедствие и страдание. В действительности мы не хотим сделать что-нибудь с кризисом, это просто новая тема для умников, область действия для социально активных и для идеалистов.
Почему же мы амбициозны?
«Если бы мы не были такими, то в мире ничто бы не было сделано. Если бы мы не были амбициозны, мы все еще ездили бы на телегах с лошадьми. Амбиция – это другое название для прогресса. Без прогресса мы бы пришли к упадку, совершенно бы ослабли».
Творя что-то в мире, мы также порождаем войны и несказанные бедствия. Разве амбиция – это прогресс? С этого момента мы не рассматриваем прогресс, но лишь амбицию. Почему мы амбициозны? Почему мы хотим преуспеть, быть кем-то? Почему мы изо всех сил пытаемся превосходить? К чему все эти усилия самоутвердиться напрямую или через идеологию, или государство? А не является ли это самоутверждение главной причиной нашего конфликта и смятения? Мы действительно погибли бы без амбиции? Разве мы бы не выжили физически, не будучи амбициозными?
«Кому захочется выжить без успеха, без признания?»
Разве это желание успеха, одобрения не привносит внешний и внутренний конфликт? Означало ли бы быть свободным от амбиции распад? Разве это застой, когда нет никакого противоречия? Мы можем накачать себя наркотиками, погрузить себя в сон верованиями, доктринами и таким образом не иметь никаких глубоких противоречий. Для большинства из нас любой вид деятельности – это наркотик. Очевидно, что такое состояние – это один из видов распада, разлада. Но когда мы осознаем ложное как ложное, разве это приводит к гибели? Осознать, что это амбициозное стремление в любой форме к счастью ли, к богу или к успеху, это начало противоречия и внутри, и снаружи, конечно, не означает конец всего действия, конец жизни.
Почему мы амбициозны?
«Мне было бы скучно, если бы я не была поглощена стремлением достичь какого-нибудь результата, раньше я была амбициозна ради моего мужа, и я предполагаю, что вы сказали бы, что это было ради меня самой, но через моего мужа. А теперь я амбициозна ради себя, но через идею. Я никогда не думала об амбиции, я просто была амбициозна».
Почему мы умны и амбициозны? Разве амбиция – не побуждение избежать того, что есть? Разве не глупость на самом деле эта сообразительность, что и есть мы? Почему мы так боимся того, что есть? Что проку от бегства, если независимо от этого, что «мы есть» всегда рядом? Возможно, нам удастся убежать, но то, что мы есть, все еще здесь, порождая конфликт и страдание. Почему так боимся нашего одиночества, нашей пустоты? Любая деятельность, далекая от того, что есть, обязана принести горе и антагонизм. Конфликт – это отрицание того, что есть, или бегство от того, что есть. Нет никакого другого конфликта, кроме этого. Наш конфликт становится все более и более сложным и неразрешимым, потому что мы не сталкиваемся лицом к лицу с тем, что есть. В том, что есть, нет никакой сложности, а только во многих видах бегства, которые мы ищем.