Одиночество
У нее недавно умер сын, и она сказала, что не знает, что ей делать теперь. У нее появилось так много свободного времени, ей было так скучно, тоскливо и печально, что она была готова умереть. Она воспитала его с любовью и заботой. Он ходил в одну из лучших школ и колледжей. Она не баловала его, хотя он имел все необходимое. Она вложила в него всю свою веру и надежду и отдала ему всю свою любовь. У нее не было больше никого, кому она могла ее дать, поскольку она давно развелась со своим мужем. Ее сын умер из-за неправильного диагноза и операции, хотя, добавила она, улыбаясь, доктора сказали, что операция прошла «успешно». Теперь она осталась одна, и жизнь казалась такой тщетной и бессмысленной. Она рыдала, когда он умер, пока не осталось больше слез, а лишь только тоскливая и томящая пустота. У нее были такие планы относительно их обоих, а теперь она была совершенно в растерянности.
С моря дул бриз, прохладный и свежий, и под деревом было спокойствие. Горы играли яркими красками, и синие сойки казались очень шумными. Брела корова, а за ней ее теленок, а белка носилась по дереву, издавая дикие звуки. Она сидела на ветке и трещала, и это трещание продолжалось в течение долгого времени, а ее хвост подпрыгивал то вверх, то вниз. У нее были такие искрящиеся яркие глаза и острые когти. Ящерица выползла погреться на солнышке и поймала муху. Вершины деревьев мягко колебались, а усохшее дерево на фоне неба смотрелось прямо и красиво. Оно побелело от солнца. Рядом с ним было еще одно мертвое дерево, потемневшее и искореженное, недавно сгнившее. Несколько тучек покоились на далеких горах.
Какая странная штука одиночество, и как оно пугает! Мы никогда не позволяем себе слишком близко приближаться к нему. И если случайно так случается, мы быстро убегаем от него. Мы сделаем все, что угодно, лишь бы избежать одиночества, чтобы спрятаться от него. Наша сознательная и подсознательная забота, кажется, состоит в том, чтобы избежать или преодолеть его.
Побег от одиночества и преодоление его одинаково бесполезны. Даже подавленная или забытая боль или проблема находится все еще в вас. Вы можете затеряться в толпе и все же быть совершенно одиноким. Вы можете быть чрезмерно деятельны, но одиночество будет потихоньку надвигаться на вас. Отложите книгу, и оно тут как тут. Одиночество нельзя утопить в выпивке или с помощью развлечений. Вы можете на время уклониться от него, но когда смех и воздействие алкоголя закончатся, страх одиночества возвратится. Вы можете быть честолюбивы и успешны, у вас может быть огромная власть над другими, вы можете быть богаты знаниями, вы можете поклоняться и забываться в глупости ритуалов, делайте все, что угодно, но боль одиночества продолжится. Вы можете существовать только ради вашего сына, ради мастера, ради проявления вашего таланта, но одиночество наступает на вас подобно темноте. Вы можете любить или ненавидеть, убегать от него в соответствии с особенностями вашего характера и психологическими потребностями. Но одиночество уже здесь, ждущее и наблюдающее, отступающее только, чтобы приблизиться снова.
Одиночество – это осознание полной изоляции. А разве наши действия не самоогораживающие? Хотя наши мысли и эмоции направлены наружу, являются ли они не исключающими и разделящими? Разве мы не ищем господства в наших отношениях, в наших правах и владениях, таким образом создавая сопротивление? Разве мы не расцениваем дело как «ваше» и «мое»? Разве мы не отождествляемся с коллективным, с целой страной или с каким-нибудь меньшинством? Разве не все наше намерение состоит в том, чтобы изолировать себя, отделить и отделиться? Сама деятельность «я» на любом уровне является способом изоляции. Одиночество есть осознание себя без какой-либо деятельности. Деятельность, физическая или психологическая, становится средством самопроявления, и, когда нет никакой деятельности, появляется осознание пустоты «я». Именно эту пустоту мы стремимся заполнить, и в заполнении ее мы проводим нашу жизнь, благородным ли образом или позорным. Может показаться, что в заполнении этой пустоты благородным образом нет никакого социального вреда, но иллюзия порождает невыразимое страдание и разрушение, которое не сразу проявится. Жажда заполнить эту пустоту или сбежать от нее, что в принципе одно и то же, не может быть возвеличена или подавлена. Так что же это за объект, который нужно подавить или возвысить? Разве этот объект – не иная форма этого влечения? Объекты влечения могут меняться, но разве не все увлечения похожи? Можно поменять объект вашего увлечения с выпивки на воображение, но без понимания процесса увлечения этим иллюзия неизбежна.
Нет никакого объекта, отделенного от увлечения им. Есть только увлечение, нет того, кто увлечен. В разные времена и в зависимости от интересов страстное увлечение наряжается в различные маски. Память об этих меняющихся интересах сталкивается с новым, что вызывает конфликт. Таким образом, рождается тот, кто выбирает, укрепляя себя как субъект, отделенный и отличный от его увлечения. Но субъект не отличается от своих свойств. Субъект, который пытается заполнить себя или убежать от своей пустоты, ущербности, одиночества, не отличается от того, чего он избегает, он и есть это. Он не может убежать от себя самого, все, что он может сделать, это понять себя. Он есть его собственное одиночество, его пустота. И пока он расценивает это как что-то отдельное от себя, он будет пребывать в иллюзии и бесконечном противоречии. Когда он непосредственно прочувствует, что он и есть его собственное одиночество, тогда только может возникнуть свобода от страха. Страх существует только во взаимоотношениях с идеей, а идея – это отклик памяти в виде мысли. Мысль – это результат опыта, и хотя она может обдумывать пустоту, иметь ощущения по отношению к ней, она не может познать пустоту напрямую. Слово «одиночество» с его воспоминаниями о боли и страхе мешает пережить это состояние заново. Слово – это память, и когда слово больше не имеет значения, тогда взаимоотношения между переживающим и переживаемым совершенно другие. Тогда эти взаимоотношения являются прямыми, а не через слово, через память. Тогда переживающий и есть переживаемое и так освобождается от страха.
Любовь и пустота не могут пребывать вместе. Когда есть чувство одиночества, нет любви. Вы можете скрыть пустоту под словом «любовь», но когда объекта вашей любви больше нет или он не реагирует на вас, тогда вы осознаете пустоту, вы расстраиваетесь. Мы используем слово «любовь» как средство побега от нас самих, от нашей собственной ущербности. Мы цепляемся за то, что мы любим, мы ревнуем, мы тоскуем без этого, когда оно отсутствует, мы совершенно потерянны, когда оно умирает. А затем мы ищем утешение в какой-нибудь другой форме, в некой вере, в некой замене. Разве все это любовь? Любовь – это не идея, не результат ассоциации, любовь не то, что можно использовать как спасение от нашей собственной несчастности. И когда мы действительно так используем ее, мы создаем проблемы, которые не имеют решений. Любовь – не абстракция, но ее суть может быть пережита только, когда идея, ум больше не являются наивысшим фактором.
— 42 —
|