|
Баккас криво усмехается. — Да что вы, хузур! Змей испугались! А где у них зубы? Да и яду-то, откуда ему быть, если их почти не кормят?! Нечем и жалить, хузур, вот тут какое дело! — и Баккас смеется каким-то дребезжащим нервным смешком. — Помолчи, ты! — рявкает тхакур. — Я не намерен слушать всякие дурацкие бредни! Сказано вам — убирайтесь! Да поскорей! Нынче же! Мы не можем терпеть соседство тех, кто добывает свой хлеб грехом! Воровства да разбоя и без вас хватает! — В шаштрах о том же говоричча, — закладывая за щеку щепоть жевательного табака, шамкает Парасоттам Пандэ. — В шаштрах вот што шказано: «Никто не должен давать приют убийцам, ворам и грабителям». А тут хочь шразу караул кричи: нат да еще жмеелов! Упушти он шлучайно жмею — штраху натерпишься, не приведи гошподь… — Мы не воры и не грабители, уважаемый бабу! — срывающимся от гнева голосом выпаливает Баккас и осекается, боясь наговорить лишнего. — Молчать! — взвизгивает тхакур. — Слыхал, что сказано? Убирайтесь сейчас же! Не уберетесь подобру — выпроводим силой! — и, обернувшись, он громко зовет стоявшего поодаль Чарну — деревенского брадобрея. Баккас принимается укладывать пожитки. Молодой нат порывисто вскакивает, молча нанизывает свои корзины на концы длинной бамбуковой палки и ловко вскидывает этот шест-коромысло себе на плечо. Не проходит и пяти минут, как старенькие палатки, ветошные подстилки, мешки, клетки — весь немудрый скарб племени уже погружен на единственного буйвола. Последними трогаются женщины. Бережно прижимая к груди завернутые в тряпье котелки с недоваренным рисом, они замыкают шествие. Через четверть часа табор Баккаса исчез в сгущающихся сумерках. В летние месяцы наты часто наведываются сюда. Очень уж приглянулись им здешние места. Поблизости протекает речка, у дороги стоит десяток старых развесистых смоковниц, в тени которых можно найти спасенье от палящих лучей солнца, поэтому с наступлением жаркого сезона дырявые палатки натов два-три месяца маячат на подступах к деревне. Баккас был признанным главою табора. Он один умел делать все то, чем каждый член племени занимался в одиночку: он не брезгал воровством, считая его своим наследственным занятием; широко вел тайную торговлю опиумом и гашишем; любил помериться в силе с местными рустамами[23]; мог часами петь сказание об Ульхе и Удале[24], чем нередко пользовался для того, чтобы отвлечь внимание крестьян, когда замышлялась какая-нибудь рискованная операция. Как и многие его соплеменники, Баккас любил промочить горло, поэтому почти каждый вечер он бывал необычно весел, добродушен и болтлив. Наутро у него болела голова, ломило тело и какой-нибудь парнишка из племени, оседлав Баккаса, все утро усердно растирал ему шею и спину. — 38 —
|