|
В своих экспериментах над загипнотизированным Ch. Fere показывал сомнамбуле на ровном фоне воображаемую точку и приказывал ей после пробуждения вонзить в эту точку нож; это внушение выполнялось без всякого колебания. Ch. Fere категорически утверждает, что с такой же точностью может быть совершено и подлинное преступление. При внушении смешного и неприятного поступка, например, подойти и поцеловать череп, видно было, что она колеблется, иногда она даже выражала нерешительность: «Должно быть, я сошла с ума! Мне очень хочется поцеловать этот 290 череп. Это нелепо, я бы хотела не идти, но чувствую, что не владею собой». Однако, в конце концов, она исполняла внушение. Эти факты показывают, говорит Ch. Fere, что гипнотик может сделаться орудием преступления, действующим с ужасающей точностью, и тем более страшным, что непосредственно после совершения акта все забывается: пробуждение, сон и тот, кто его вызвал. Из этого вытекает, что гипнотик не несет никакой нравственной ответственности. Совсем иной точки зрения придерживались J. Del-boeuf, Gilles de la Tourette, P. Janet, M. Kaufmann и др. Они полагали, что гипнотическим внушением нельзя побудить человека к действиям, противоречащим его характеру, и поэтому преступные внушения не имеют того значения, которое им приписывается. J. Delboeuf не удавалось заставить женщин-сомнамбул подойти после пробуждения к постороннему и обнять его На одном гипнотическом сеансе женщине было внушено, что она сейчас находится на озере и будет купаться, для чего она должна тут же раздеться. Однако она этого не сделала, и на вопрос о причине отказа ответила, что «еще весна, и вода в озере холодная». J Pitres наблюдал женщину, у которой можно было добиться реализации различных внушений, но которую нельзя было побудить кого-либо ударить; если от нее этого настойчиво требовали, она впадала в летаргию. Одной сомнамбуле дали в руки картон, сказав, что это кинжал, и приказали заколоть врача Приказ был выполнен без промедления. Но когда после этого дали ей в руку раскрытый перочинный нож и повторили свой приказ, то она подняла руку с ножом и сейчас же упала в припадке. М. Kaufmann приводит случай, когда загипнотизированный молодой человек отказывался исполнить внушение, которое задевало его чувство приличия или вредило материальным интересам, но внушение произвести фиктивное убийство выполнял в точности. М. Kaufmann пытается объяснить этот факт лишь тем, что будто бы инстинктивные чувства, каковыми является стыд, более изначальны, чем альтруистическое чувство, и что чувство стыда укоренилось значительно глубже, нежели, например, сознание ценности человеческой жизни. Пожалуй, этого автора можно поставить рядом с С Lombrose, который считал, что нормальный человек — это человек, обладающий лишь хорошим аппетитом, эгоист, порядочный работник, рутинер, терпеливый, уважающий всякую власть, в общем — «домашнее животное». Вряд ли кто-либо сейчас станет отрицать, что сознание святости чужой жизни у интеллектуально и этически нормального человека более глубокое, чем чувство приличия и стыда. — 229 —
|