|
Мысль о введении еще одного равноправного участника в процесс продолжения жизни приходит сама собой – ввиду ее очевидной целесообразности. Не менее сильной, чем та, что продиктовала некогда переход от гермафродитных форм размножения к разделению всех биологических сообществ на два пола, существующих каждый по своим особым законам. Закон, установленный для мужского пола, резко ужесточающий условия отбора, был, вероятно, каким-то образом сопряжен с относительной простотой форм жизни, доминировавших в тот незапамятный период, и с безграничностью биологических ресурсов на нашей планете, тогда еще довольно-таки молодой. И то, и другое с тех пор существенно изменилось. Как знать, может быть, само замедление темпов эволюции как-то связано с тем, что потенциал прогресса, заложенный в принципе двуполости, давно себя исчерпал? У меня есть старинный приятель и тезка, Арон Каценелейнбоген, давно уже живущий в Америке. Это один из самых поразительных людей, с которыми мне приходилось встречаться. Представьте себе крупного экономиста, авторитетного, преуспевающего, обступаемого со всех сторон профессиональными проблемами, интереснейшими и перспективнейшими и в творческом смысле, и в плане улучшения собственной жизни за счет работы над ними. И он действительно работает, создает теории, пишет книги, полемизирует, считается главой какого-то не вполне мне понятного направления в экономической науке. Поддерживать этот имидж без самых серьезных усилий невозможно, но у моего тезки это, слава Богу, получается. И вдруг в нем просыпается жгучий интерес к проблеме, никак не пересекающейся с той областью, которой он посвятил свою жизнь: его начинает мучить тайна происхождения рака. Он изучает все версии, все гипотезы, в которых, как мы понимаем, нет недостатка, но он без дураков ухитряется познакомиться со всеми, – и ни одна его не удовлетворяет. Его мышление, поистине компьютерное по мощи и неутомимости, мгновенно улавливает в этих концепциях внутренние противоречия, несообразности, натяжки. Попутно – чтобы понимать, о чем идет речь, – он буквально заглатывает университетские курсы биохимии, генетики, эмбриологии – всех наук, на языке которых изъясняются специалисты в той области, куда он неожиданно и далеко уже не молодым человеком вторгся. Его дилетантизм служит ему добрую службу: он ничем не ограничен, он не говорит: "это моя специальность", "это не моя специальность", читает все подряд. А поскольку еще и все запоминает – так уж устроена у него голова, – полученная информация укладывается у него в оригинальную систему. В конце концов он создает собственную, никого не повторяющую теорию изменчивости клетки, с объяснением причин, которые ее вызывают, механизмов, которые приводятся в действие этими причинами, законов, которые управляют этими механизмами. — 147 —
|