Мелье

В тех же письмах Вольтера из Фернейского убежища запечатлелись следы множества мелких схваток и военных хитростей из огромной баталии за массовое тайное распространение брошюры. Я могу посылать вам столько экземпляров, сколько вы пожелаете, — восклицает он не раз. «В одной из провинций были розданы триста экземпляров Мелье, которые дали много новообращенных». «Эти небольшие книжечки, — пишет Вольтер Гельвецию, — быстро появляются одна за другой. Они не продаются, их дают надежным людям, которые раздают их молодым людям и женщинам. То выйдет „Проповедь пятидесяти“, авторство которой приписывают всякому, кто на ум придет; то выходит „Извлечение из завещания“ несчастного священника Жана Мелье…» В этих словах приподнят краешек тайны подпольного проникновения нелегальных изданий далеко за круг ученых и писателей.

Но эти каналы узки для пыла Вольтера. Он снова и снова настаивает перед единомышленниками, чтобы Мелье был издан и в Париже. «Как? „Церковная газета“ будет открыто выходить, но не найдется никого, кто взялся бы издать Мелье?» Вольтер видит в этом огромное отставание Франции от Англии. «Когда же найдется добрая душа, которая выпустит красивое издание Мелье?» Он взывает, «чтобы „Завещание“ священника размножалось, подобно пяти хлебам, и накормило четыре-пять тысяч душ; ибо я более, чем когда-либо, ненавижу гадину». С жаром взывает Вольтер к Даламберу: «Кажется, „Завещание“ Жана Мелье производит очень сильное действие. Оно убеждает всех, кто прочитал его. Жан Мелье должен убедить весь мир. Почему его евангелие так мало распространено? Вы слишком холодны и вялы в Париже! Вы прячете свой светильник».

На этот град призывов и упреков Даламбер ответил Вольтеру трезвым объяснением, что из Фернэ тот не видит в истинном свете полицию и инквизицию Парижа. «Вы упрекаете нас в холодности. Но я, кажется, уже говорил вам: боязнь костра очень расхолаживает. Вы хотите, чтобы мы издали „Завещание“ Жана Мелье и роздали четыре-пять тысяч экземпляров… Нас сочли бы сумасшедшими даже те, кого мы обратим в свою веру».

Вольтер, может быть, и в самом деле не понимал, что и без его участия имя Жана Мелье было в Париже общественной силой — огромной и опасной.

Так или иначе, Вольтер нанес Жану Мелье косвенный удар, пусть он и носил в пику полиции форму самой экзальтированной и воодушевленной пропаганды имени Мелье, — увы, преимущественно имени! Ведал ли Вольтер, что творит, или он действовал в полном ослеплении собой и своей выдумкой, в восхищении от оказываемой им протекции этому добряку кюре из деревенской глуши, так неуклюже пишущему и так изысканно, ловко, прелестно обработанному и прославленному пером фернейского остроумца, — так или иначе, это был удар.