|
Еще не закончена наша атака, как вдруг передо мной возникает стремительно несущаяся фигура одного из самых сильных игроков первой школы Николая Кузьмина, прозванного за иссиня‑черные волосы Огарком. Огарок неудержим. Федька Чистяков что‑то пытается сделать. Но Николай успевает обвести его, и, прежде чем я что‑либо предпринимаю, мяч пулей влетает в сетку. Огарок от счастья подбрасывает вверх клюшку. Наши начинают с центра… Мы уходим на перерыв, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Герман Николаевич, напротив, очень спокоен и даже больше того… доволен. – Совсем неплохо, мальчишки. Игра наша. Брови взлетают вверх. – Раз я говорю, все нормально, значит, все нормально. Защите быть повнимательнее. Чаще играть на Севу и Володю. В таком же сумасшедшем темпе начинаем второй тайм. Но слаженности больше, пас чище, обводки интереснее. Во время одной из атак нам удается забить мяч. 1:1. Ничья нас не устраивает. Нужна только победа. Соперник защищается очень плотно. Все время «сидим» на воротах. Но пока ничего не получается. И вдруг стремительный прорыв Севки. Размашистый шаг и эта оставшаяся на всю жизнь манера перебрасывать клюшку из одной руки в другую. Он проходит по краю, обводит одного, другого защитника, перемещается в центр и с ходу бьет по воротам. Гол!! Решающий. Ибо через минуту свисток возвестит о нашей победе. Я хорошо помню Боброва мальчишкой. Может быть, потому, что жизнь сложилась так, что в течение долгих лет мы оставались друзьями и часто возвращались к дорогим нам воспоминаниям детства. Мы склонны идеализировать детские годы, но и потом, позже, у меня никогда не возникало «разночтений» с теми, кто знал Севу Боброва периода сестрорецкой «бочаги». В детстве мы бываем и искренними и щедрыми. Помню, мы пропадали на «бочаге» или на Финском заливе целыми днями. Родители, отчаявшись призвать нас к порядку и хоть как‑то регламентировать наше повальное увлечение футболом и хоккеем, снабжали нас бутербродами («а то эти сумасшедшие могут, играя, умереть с голоду»). Но случалось так, что кто‑то за бывал свой бутерброд, и тогда мы разламывали хлеб пополам, и тот мгновенно уничтожал половину с невероятным удовольствием. Но Севкина доброта была шире и глубже. Нам, делавшим все своими руками, было не так‑то просто достать сыромятные ремни для клюшек, да и сделать самому клюшку, найти перчатки, раздобыть коньки. Но если у кого‑то не ладилось с экипировкой, Сева тотчас же приходил на помощь. Ведь речь шла об игроке его команды. Могла пострадать игра. Короче говоря, ребячий коллективизм имел очень конкретный характер. — 14 —
|