Люди разучились правильно вести себя с умирающими. Находить нужные слова в разговоре с ними о завершающейся жизни, предстоящей смерти. Вызывать у них гордость за добрые дела и поступки, совершенные при жизни. Разучились правильно прощаться с покойным, обряжать его, хоронить, поминать, наследовать хорошее, забывать плохое, чтить и оберегать его земные добрые дела. Обыденной нормой стал обман тяжелобольных. Большего откровения по данному вопросу, чем у прогрессивного деятеля Александра Куртна (Эстония), мне встречать не приходилось: «Смерть человека, также как и его жизнь, принадлежит человеку. С приближением смерти человек вправе знать, когда он должен умереть, и, призывая на помощь медицину, избрать самую для себя удобную форму кончины. Медицина похитила у смерти всю ее индивидуальность, растворила ее в научной анонимности. Анонимность же служит следующей ступени обмана. Смерть существует среди анонимной, непонятной, сложной медицинской аппаратуры. В тысяче анонимных лекарств и препаратов, в усовершенствованных методах и рецептах. Смерть существует, но ее представляют под видом жизни. Медицинская наука обезоружила нашу готовность. Она узурпировала власть, ограничила дееспособность человека и, таким образом, похитила у нас сознательное умирание. В последний же миг наука бросает нас. Мы остаемся неподготовленные, еще не вооружившиеся перед смертью и сокрушаемые ею еще более жестко, чем звери. Не пришло ли время поднять протест против сегодняшней "гуманной смерти", против святой лжи». Ни в кои века подобного отношения к последнему этапу жизни человека не было. Во власть смерти не вмешивались, потому что знали — это закон Природы. Живущие на Земле бессильны против этого явления. 498Ю.БатулинДревнегреческий мудрец и философ Сократ, приговоренный властью к смерти, последние свои часы провел в кругу друзей. В писаниях, дошедших до наших дней, можно найти его суждение о смерти: «Смерть — это одно из двух: либо умереть — значит, стать ничем, так что умерший уже ничего не чувствует. Либо же, если верить преданиям, это какая-то перемена для души, переселение ее из здешних мест в другое место. Если ничего не чувствовать, то это все равно что сон, когда спишь так, что даже ничего не видишь во сне; тогда смерть удивительное приобретение. С другой стороны, если смерть есть как бы переселение отсюда в другое место и верно предание, что там находятся все умершие, то есть ли что-нибудь лучше этого? Да я готов умереть много раз, если все это правда: для меня было бы восхитительно вести там беседы». — 470 —
|