|
Помните, что отрицание — это совершенно нормальная форма поведения. Не осуждайте себя за отрицание. Мы все без исключения прибегаем к отрицанию — и не только в болезни, но и в иных обстоятельствах. Отрицание предохраняет нас от соприкосновения с тем, чего мы пока не в силах перенести. Отрицание — это определенная система защиты, позволяющая сохранить разум и душевное равновесие. Если же вы способны перенести столкновение с реальностью, то нет и нужды прибегать к отрицанию. Как только вы почувствуете в себе силы справиться с неприятностями, нужда в отрицании отпадет сама собой. С другой стороны, затянувшееся отрицание может очень дорого вам обойтись. Поэтому бороться с ним надо очень осторожно. В трудных ситуациях вам потребуется вся ваша любовь к себе и искреннее сочувствие окружающих. Поэтому столь важно окружить себя людьми, которые любят вас и которым вы полностью доверяете. Откройтесь навстречу их любви и без страха делитесь с ними своими переживаниями. Бетти использовала отрицание, игнорируя сигналы, которые посылал ей собственный организм: Я очень хорошо помню, что когда у меня появились боли в плече, которые отдавали в локоть, я подумала: «Да, кажется, старею, вот и артрит появился. Не обращай внимания, и все пройдет». Тем не менее, левая рука временами переставала слушаться, особенно, когда я рисовала. Боли в плече и локте посещали меня все чаще, но я продолжала убаюкивать себя еще четыре года. За полтора года до моего первого обращения к врачу к боли присоединилась общая слабость — рука просто перестала мне повиноваться. Впервые в жизни я начала просить мужа открывать консервные банки. Однако и тогда я продолжала себя успокаивать: «Ну что ты волнуешься? Ведь это всего-навсего артрит, не обращай внимания». Я продолжала так вести себя еще и потому, что приступы были эпизодическими. Настоящая паника охватила меня тогда, когда я уже не могла носить сумки из магазинов. Но и тут я не долго предавалась панике — я стала покупать меньше продуктов, а пакеты брала только в правую руку. Мне кажется, что это отрицание болезни было необходимым в том отношении, что заболевание надо было довести до стадии «операбельности». Во всяком случае, сейчас я думаю именно так. Если бы я обратилась к врачу с самого начала, никто не взялся бы меня оперировать — заболевание тогда еще не зашло достаточно далеко. Но если бы я знала, в чем оно заключается, то пребывала бы в состоянии постоянного ужаса. Была и еще одна причина: я медицинская сестра и не привыкла звать врача, не зная, что происходит со мной. Ну не могла же я, в самом деле, прийти к врачу и сказать: «Вы же доктор, так вот и скажите, что со мной». Нет, сначала я сама должна была понять, что со мной происходит. — 126 —
|