Быть в присутствии Другого. Этюды по психотерапии

Другие, к числу которых я отношу себя также, на­оборот, сожалеют о нехватке публикаций, иллюстри­рующих работу гештальт-терапевта. Такой недоста­ток открывает дорогу всем фантазиям и проекциям со стороны скептиков и недоброжелателей гештальт-терапии. Два главных препятствия делают эту задачу трудноразрешимой. Первое коренится как в нашей теории, так и в нашей практике: субъект не отделя­ется от того, что его окружает, нельзя отделить выра­жение пациента от условий, в которых оно сказано, т. е. от присутствия психотерапевта, того, что он дела­ет и чего добивается. Как следствие, невозможно го­ворить о «случае» такого-то пациента так, как это де­лают, т. е. так, как если бы пациент составлял незави­симую сущность и производил высказывания, кото­рые говорили бы не столько о его терапевте, сколько о нем самом или о ситуации, как, я надеюсь, это по­казано в главах первой части книги. Реификация па­циента, его искусственная изоляция от факта встречи с практикующим психологом, действительно, откры­вают возможность для простой записи, в которой мо­жет быть интерпретация, понимание, а иной раз даже феноменологическое рассмотрение. Здесь мы имеем

замечательную иллюстрацию того, что я назвал выше «психологией одного лица». Описывать психотера­пию значит описывать встречу, атмосферу, чувства и переживания, найденные и не найденные слова, жес­ты и мимику, перемены дыхания и оттенки речи, все формы, которые зачастую скорее являются уделом поэта или прозаика, нежели чем-то из области пси­хологии. В этом и состоит вторая главная трудность. Наше внимание не ограничивается словами, содер­жанием, значениями, а вбирает максимум элементов опыта, переживаемого с обеих сторон. Наши тысяче­летние традиции словаря и письменности неотврати­мо вписаны в индивидуалистическую парадигму, и язык поля остается построить!

Теоретическая работа, представленная в первой части этого сочинения, отвечает моей ангажирован­ности. Я далек от так называемой «доброжелатель­ной беспристрастности», которую часто по ошиб­ке приписывают Фрейду. Сам Фрейд в ходе лечения нередко демонстрировал свою крайнюю небеспри­страстность. Как практик я также вовлечен и анга­жирован. Но формы этой ангажированности требуют долгого разговора. Иные из них могут оказаться столь же ядовиты, как беспристрастность, будь она добро­желательной или нет.

Моя ангажированность находит продолжение в этих практических иллюстрациях. Я привожу голые диалоги, т. е. не делаю никаких комментариев, не даю никаких объяснений и теоретических или методо­логических обоснований, не представляю никакого анамнеза. Это сырой материал. У читателя, который может оказаться, но может и не оказаться професси­ональным психотерапевтом, остается выбор: читать или не читать, критиковать и/или оценивать. В за­ключительной главе тем не менее будут изложены не­которые особенности практикуемого здесь подхода.