|
31 Пластиковый робот, живущий труп, Он выдумает тысячи путей Для осуществления саморазрушения. Без центра мы потеряны, Мы колеблемся, не имея своего взгляда. Да - расслабленной несбалансированной любезности. Да - застывшести и ригидности, И клише и обман Характеризуют современного человека В 1960 году. У моего центра он мертв, У него кататонический ступор. Он нуждается в возбуждении и артефактах; Не имеет значения, в каком слое Высшего или низшего общества Он проводит свое существование. Рыбаку нужен спирт, Хиппи - марихуана, Чтобы открыть их и забыть, Что при наличии здорового центра Существует достаточно сильное возбуждение, Чтобы быть живым (быть живым) И созидаюшим (и созидающим) И реальным (и реальным), И в соприкосновении (и в соприкосновении) Со всем И полностью осознавать. Последние два абзаца были мелодией. Река остановила течение. Я даже вынужден был вернуться и "поработать" над ними осторожно; хотя, в конце концов, я извлек немного удовольствия их этих двух примеров материи-осознания. Отмежевываюсь от бихевиористов. Я тоже бихевиорист, но в другом смысле. Я больше верю в переучивание, чем в научение, в обучение путем узнавания, а не путем построения и тренировки. 32 Всю мою жизнь я ненавидел муштру, сверхдисциплину и обучение посредством зубрежки. Я всегда доверял ("Ах!") опыту, потрясению от обнаруженного. Даже сейчас, в прозе, река не течет. Я сижу за своим письменным столом и вместо спонтанного и произвольного течения предложений повторяю их, они кружатся вокруг: "Что сказать?", "Как сказать?". Другими словами, я снова в тупике: я не знаю, кому пишу, я потерял контакт; слишком много идей, строительных блоков, пришло, толпясь, все нуждаются в завершении структуры, в подходе, который я представляю. У меня есть ряд незаконченных рукописей. Каждый раз, когда я был поставлен в тупик несообразностью, пропастью, которая появлялась в моей теории, я оставлял попытку писать книги. Но сейчас я верю, что она настолько закончена, насколько я вообще могу это сделать. Я полагаю, что она является жизнеспособной теорией, соответствующей нашему времени. Я вижу во Фрейде Эдисона в психиатрии, сменившего описательный подход на динамический и причинный, а также Прометея и Люцифера, носителей огня. Во времена Фрейда, боги, как манипуляторы мира, вложили свою магическую власть в силы природы: теплоту, гравитацию, электричество. Сам Фрейд был увлечен этим переходом: Эрос, сила любви, и Танатос, сила опрокидывающего разрушения. Интерес к физическому аспекту мира начал вытеснять религиозный только тогда, когда в философии материалистическая диалектика Маркса заменила идеалистическую диалектику Гегеля. — 18 —
|