Мемуары Хейро

– Моя дорогая, это тот самый джентльмен, который должен встретиться со мной в три часа дня.

– Да, – ответила миссис Гладстон. – Но тебе лучше не проводить никаких встреч.

Дорогая, он приехал из Лондона по моему приглашению. Это друг Стенли, и мне интересно повидаться с ним.

Сэр, прошу не принимать меня в расчет, – сказал я. – Мы можем перенести встречу на любой другой день, когда вы будете чувствовать себя лучше.

Я встречусь с вами сейчас, – ответил он и добавил печальным тоном, – поскольку, возможно, уже никогда не буду чувствовать себя лучше, чем теперь.

Мы вошли в его кабинет. Он указал мне на кресло у окна. На столе лежала одна из моих книг. К своему удивлению, я понял, что перед нашей встречей он ознакомился с ее содержанием. (Позже мне говорили, что это была его неизменная привычка. Он заранее изучал те темы, о которых могла пойти речь.) Однако у Гладстона в запасе был еще больший сюрприз.

Мне сказали, что вы – сын такого-то и такого-то, – сказал он. – Ваш отец имел пристрастие к высшей математике, которое разделял и я. Мы довольно долго переписывались. Та тема, над которой он работал свыше двенадцати лет, весьма интересовала меня.

Гладстон показал мне несколько страниц, покрытых вычислениями и алгебраическими фигурами. Я узнал почерк отца.

– Ваш родитель еще жив?

– Нет, сэр, – ответил я. – Он недавно скончался.

– А вы унаследовали его любовь к математике и цифрам?

– Увы, нет. Мои вычисления связаны с оккультными вопросами и, вероятно, не заинтересуют вас.

– Мы увидим это позже, – сказал он. – А теперь изложите мне вашу теорию, о которой писал Стенли. Он назвал вас непревзойденным мастером хиромантии. Только говорите медленно и ясно, чтобы я мог следить за ходом ваших мыслей.

Фотография с автографом, данная мне мистером Гладстоном в августе 1897 года

Мягкость и доброта этого человека – политика, который часто решал судьбы целых народов и которого даже ярые враги ценили за мудрость и ум, – помогли мне одолеть нервозность, и я приступил к объяснению своих теорий. Вкратце описав свои исследования, я вернулся к отпечаткам рук и показал ему интересные детали наследственных линий. Затем мы затронули тему чисел, которые управляют жизнями людей, и пришли к выводу, что каждый из нас занимает свое место во Вселенной и, следовательно, подвержен влияниям особых мер добра и зла.

Приведя в пример вибрации музыкальных тонов, я указал ему, что каждая вибрация может создавать различные формы материи. Одна и та же вибрация, повторенная дюжины и сотни раз, всегда создает свою копию. Каждый тон имеет особое число, поэтому на шкале творения каждый человек как объект вселенной вибрирует в точном соответствии с теми планетами, которые, будучи инструментами Бога, определяют бытие Вселенной.