|
Пока я читал в саду, приводя в изумление мою двоюродную бабушку, которая не могла понять, как это я читаю в другие дни, кроме воскресенья, когда воспрещается заниматься чем нибудь серьезным и когда она сама не шила (она бы мне сказала: «Ты опять забавляешься чтением? Ведь нынче не воскресенье», – для нее забавляться чтением было равносильно ребячеству и потере времени), тетя Леония в ожидании Евлалии болтала с Франсуазой. Она уведомляла Франсуазу, что сейчас только видела, как мимо прошла г жа Гупиль «без зонтика, в шелковом платье, которое она недавно сшила в Шатодене. Если ей до вечерни нужно куда нибудь далеко, она вымокнет до нитки». – Все может быть, все может быть (это означало: «А может быть, и не вымокнет»), – отвечала Франсуаза, не отрицавшая и более благоприятной возможности. – Ах! – восклицала тетя и хлопала себя по лбу. – Я вспомнила: ведь я же так и не узнала, опоздала ли она к возношению. Не забыть спросить Евлалию!.. Франсуаза! Посмотрите на черную тучу за колокольней, и какой зловещий свет падает от солнца на крыши, – нет, нынче без дождя не обойдется. Такая жара долго не продержится – уж очень душно. И чем скорее будет гроза, тем лучше, потому что до грозы мой виши не подействует, – добавляла тетя, для которой действие виши было бесконечно важнее того обстоятельства, что г жа Гупиль рискует испортить себе платье. – Все может быть, все может быть. – А если дождь застанет на площади, то ведь там спрятаться особенно некуда… Как! Уже три часа? – внезапно побледнев, восклицала тетя. – Значит, вечерня уже началась, а я забыла про пепсин! Теперь я понимаю, почему виши не оказал на меня никакого действия. Тут она схватывала лилового бархата молитвенник с золотыми застежками, откуда у нее в спешке высыпались обведенные узорчатой каемочкой картинки на пожелтевшей бумаге, которыми она закладывала праздничные молитвы, проглатывала капли и принималась второпях читать молитву за молитвой, смысл которых ей слегка затемняла неизвестность, сможет ли пепсин, принятый нескоро после виши, догнать минеральную воду и вызвать действие желудка. – Три часа! Как время то летит! Слабый стук в окно, как будто что то об него ударилось; вслед за тем сыпалось много чего то легкого, точно из верхнего окна кто то сыпал песок; потом это нечто сыпучее начинало распространяться вширь, постепенно упорядочивалось, подчинялось определенному ритму, становилось текучим, звонким, музыкальным, неисчислимым, безбрежным: это был дождь. – Ну вот, Франсуаза, что я вам говорила? Что будет дождь. А это не колокольчик звякнул в саду? Поглядите, кого это к нам Бог несет в такую пору. — 61 —
|