Шутка

Она стояла ко мне спиной, мешала лапшу и дудела в свою дуду. Владимир — вылитый дед. У мальчика и подбородок его, и глаза его. И Владимира не занимает «Конница королей». Да, уж коли мне угодно все это слышать, пожалуйста: он поехал на соревнования. Ему интересно посмотреть. А почему бы и нет? Его больше увлекают мотоциклы, чем кобылы в лентах. Ну и что из того? Владимир — современный человек.

Мотоциклы, гитары, мотоциклы, гитары. Идиотский и чуждый мне мир. Я спросил: «А что это, скажи на милость, современный человек?»

Она стояла ко мне спиной, мешала лапшу и в ответ говорила мне, что нашу квартиру и то не удалось ей обставить хоть чуточку по-современному. Сколько разговоров было из-за этого стильного торшера! И модная люстра тоже мне не по нутру. Однако всем совершенно ясно, что этот торшер очаровательный. Теперь повсюду только такие и покупают.

«Замолчи», — сказал я. Но заткнуть ей рот было невозможно. Она вошла в раж. Стояла, обращенная ко мне спиной. Маленькой, злой, худой спиной. Это, пожалуй, больше всего выводило меня из себя. Спина. Спина, у которой нет глаз. Спина, которая по-идиотски самоуверенна. Спина, с которой нельзя договориться. Я хотел заставить ее замолчать. Обратить лицом ко мне. Но я чувствовал к ней такое отвращение, что не в силах был коснуться ее. Поверну-ка ее к себе иным путем. Я открыл буфет и взял тарелку. Грохнул ею об пол. Она враз умолкла. Но не повернулась. Еще тарелка и еще одна. Она по-прежнему стояла спиной ко мне. Вся съежившись. Я видел по ее спине, что она обмирает от страха. Да, она обмирала от страха, но была упряма и не желала сдаваться. Она перестала мешать лапшу и стояла, сжимая мешалку в руке. Она держала ее как свое прикрытие. Я ненавидел ее, а она меня. Она стояла недвижно, а я, не спуская с нее глаз, продолжал сбрасывать наземь с полок буфета всю посуду подряд, без разбору. Я ненавидел ее и ненавидел сейчас весь ее обиход. Современную типовую кухню с современным буфетом, современными тарелками, современными рюмками.

Я даже не испытывал волнения. Я смотрел спокойно, грустно, почти устало на пол, усыпанный черепками, раскиданными горшками и кастрюлями. Я бросал на пол свой дом. Дом, который я любил, к которому тянулся душой. Дом, в котором я чувствовал ласковую власть своей бедной девчоночки. Дом, который я заселил сказками, песнями и добрыми гномиками. А вот на этих трех стульях мы сидели за нашим обеденным столом. Ох уж эти радушные обеды, за которыми похваливают и морочат глупого и доверчивого кормильца семьи. Я брал один стул за другим и ломал у них ножки. И бросал их на пол к кастрюлям и разбитым рюмкам. Я перевернул вверх ногами кухонный стол, Власта стояла у плиты, по-прежнему неподвижная и обращенная ко мне спиной.