|
Мушетта растворила окно и исчезла. IVКончив письмо, доктор Гале, проворно водя пером, писал на конверте адрес своим мелким почерком, когда за его спиной возник садовник Тимолеон и сказал: – Мадемуазель Жермена велела вам передать… В то же мгновение на пороге появилась дочь Малорти. Она была затянута в узкое черное пальто, держала в руке зонтик и вошла так быстро, что не успел еще стихнуть звук уторопленных ее шагов на каменных плитах садовой дорожки. Она рассмеялась в лицо Тимолеону. Тот осклабился в ответ. В полурастворенное окно лился вечерний запах, извечный запах тайного сговора. Почти тотчас погас рядом с креслом рыжеватый свет лампы. – Чем могу служить, мадемуазель Жермена? – осведомился доктор Гале. Он торопливо запечатывал письмо. – Папа собирался лично известить вас, что ближайшее заседание Совета переносится на девятое число текущего месяца, а я как раз шла мимо… говорила она с неизменным своим спокойствием, так странно нажимая на слова "Совет" и "переносится на девятое число текущего месяца", что Тимолеон вновь рассмеялся, сам толком не зная почему. – Ну, ступай, ступай! – резко оборвал его Гале, протягивая конверт. Он провожал садовника глазами, пока дверь захлопнулась за ним. – Что все это значит? – спросил он. – Хочешь, чтобы сразу сказала? – возразила она, кладя зонтик поперек кресла. – Я забеременела, только и всего! – Замолчи, Мушетта, – прошипел он сдавленным голосом, – или говори тише! – Я запрещаю тебе называть меня Мушеттой, – сухо проговорила она. – Как угодно, только не Мушеттой! Она скинула пальто на стул и встала перед врачом. – Сам должен понимать, – продолжала она, – разве сразу разберешься? – Это… это давно случилось? – Да уже месяца три (она преспокойно расстегивала юбку, зажав в зубах булавку). – И ты мне… ты только теперь признаешься… – Признаешься! – Она рассмеялась сквозь сжатые зубы, не выпуская изо рта булавки. – Хорошенькое слово! Губы ее были сомкнуты, а в глазах играло детское веселье. – Но послушай, нельзя же раздеваться здесь! – увещевал ее Гале, с трудом сохраняя хладнокровие. – Шла бы в кабинет! – Какая разница? – удивилась Жермена. – Запри дверь, и дело с концом. Холодно у тебя в кабинете. Он пренебрежительно пожал плечами, а сам искоса глядел на нее, чувствуя, что в горле у него пересохло. Согнув одну ногу, она поставила другую на подлокотник кресла и невозмутимо расшнуровывала ботинок. – Воспользуюсь случаем, – заметила она. – Они ужасно мне жмут, а я за целый день не присела. Дай мне замшевые туфельки, помнишь, я оставила их у тебя в среду? Ну да, на полке туалета, за ящиком. И знаешь что? Сегодня я заночую у тебя. Я сказала папе, что поеду в Коленкур, к тетке Мальвине. Если не ошибаюсь, твоя жена вернется завтра? — 26 —
|