|
Это была женщина в возрасте, совершенно седая, в черном платье, с глазами самого голубого цвета из всех голубых глаз, которые я когда-либо видела! И хотя были они голубыми, они не придавали выражения молодости, какое обычно придают голубые глаза лицам старым или помятым и усталым. Каким было это лицо? Думаю, можно сказать, что оно выражало постоянную тревогу, ту особую тревогу, которая утомляет, изнашивает и старит. Открывая дверь после нашего стука, она сперва увидела только госпожу Тим и меня и очень любезно пригласила нас войти. Тогда Ланглуа, стоявший в стороне, приблизился, и мне показалось, что женщина засомневалась и даже как бы загородила своим телом вход в дом, но потом все же отстранилась и пригласила всех троих пройти в другую дверь, которая вела в коридор. Госпожа Тим взяла инициативу в свои руки и, пока мы шли по коридору, заговорила о деле. Женщина ввела нас в комнату, показавшуюся нам в первый момент одновременно и темной, и огромной, поскольку окно (одно из тех самых, с выпуклыми решетками) не давало достаточно света, чтобы всю ее осветить. Видно было только окно, заполненное той долиной, о которой я сказала. Женщина извинилась за плохое освещение и повела нас к этому окну, где виднелось небо с разорванными облаками. Оно освещало лишь несколько квадратных метров, внутри которых находились очень красивое кресло, обитое светлой гобеленовой тканью, роскошный стол для игр, инкрустированный слоновой костью и черным деревом, стул с выгнутыми ножками, напоминающими завиток скрипки, и, наконец, в самой середине освещенного места — дамский столик для рукоделия, заваленный тканями с лежащими наверху массивными очками в стальной оправе. Я слушала, что говорила госпожа Тим. Мне было бы трудно повторить все, что она сказала. Я спрашивала себя, зачем Ланглуа пришел сюда. Соблюдая осторожность, я пыталась оглядеться по сторонам. От любопытства у меня даже слегка кружилась голова, как от вина. Думаю, что и госпожа Тим тоже чувствовала такое же легкое опьянение, потому что она не переставала говорить, как тот пьяница, что идет и идет, не перестает двигать ногами из страха упасть, а порой даже пытается бежать. Вот тогда-то он, кстати, и падает. И вот я, сама тоже хмельная, очень боялась, что госпожа Тим вот-вот «упадет», и мысленно говорила себе: она говорит слишком быстро и слишком много. Наверное, то же подумал и Ланглуа, потому что он кашлянул. Видимо, то же самое подумала и женщина, потому что она то и дело переводила взгляд с госпожи Тим на меня, с меня на Ланглуа, с Ланглуа на госпожу Тим. — 76 —
|