Король без развлечений

Когда дилижанс остановился на площади, я подождала, когда все выйдут, и вышла последней.

— Подожди, — сказала я Ланглуа, — коленки одеревенели, ноги отсидела.

А на самом деле я просто боялась ступить на землю.

Меня пугали также городские огни и шум.

— Обопрись на мою руку, — сказал Ланглуа. — Хочешь, выпьем согревающего?

Но я ни за какие деньги не пошла бы в кафе, что рядом с почтовой конторой.

— Пойдем лучше выпьем в гостинице, я знаю в какой.

— Нет, — отвечал он, — не знаешь. Ты — дама. А вот я знаю. Пошли.

Допустим, что я не знаю, но я-то знала. И тут уж он ничего поделать с этим не мог.

Это была очень хорошая маленькая гостиница на небольшой улочке, выходящей на набережную Изера. Очень удобная. Напротив нее ничего не было. То есть напротив двери не было ни жилых домов, ни лавочек или подъездов, откуда можно следить за входящими в гостиницу, а стояла только высокая стена, ограждающая чей-то сад и увитая диким виноградом. Своя профессия никогда не забывается. Какая бы она ни была.

Меня удивило, что нас тут ждали. И еще больше удивило, что коридорный, показывавший нам комнаты, не остановился ни на втором, ни на третьем этажах. Мы продолжали подниматься на четвертый этаж, показавшийся мне совсем новым отелем. Наши две комнаты находились именно там.

— Я подумал, что ты не знаешь о существовании этого четвертого этажа, — сказал Ланглуа. — Обычно снимают комнаты на втором, разве не так? Я же говорю, что ты дама.

Вот каким он был. Он ничего не говорил. Ничем не смущался, ни на что не смотрел, не обращал вроде бы на тебя внимания, а потом одним каким-нибудь словом давал понять, что знает все. И все может поправить.

— Постой-ка! (Он задержал коридорного за край его передника.) Принеси-ка нам два стакана горячего вина.

— Вот твоя комната, — сказал он затем. — Если здесь выполнили мою просьбу, то окна ее выходят на сад (тут он приоткрыл ставни, чтобы убедиться в этом). Моя комната — рядом. Теперь скажи, что ты предпочитаешь: пойти ужинать в городе или в одной из наших комнат?

— Не имеет значения, — отвечала я. — Но скажи мне, как тебе кажется, если бы госпожа Тим жила здесь, как по-твоему, она приняла бы меня, как принимает в Сен-Бодийо?

— Это тоже не имеет значения, — сказал он. — Но приведи себя немного в порядок. Мы пойдем поужинаем в городе.

И ушел в свою комнату.

Поужинать в городе в его понимании означало надеть цилиндр и высокомерно с презрительной миной пройти по улице в самый дорогой ресторан на площади Гренетт. В жизни я не бывала там и даже не мечтала туда войти. Для этого надо было принадлежать к другому классу. Перед входом стояли кареты и за голубыми газовыми портьерами поблескивал зал. Когда мы вошли, он, казалось, весь колыхался от покачивающихся вееров, боа из страусовых перьев, султанов на шляпах, крахмальных манишек и звенел от громко хлопающих пробок. Я заметила усыпанные жемчугами огромные декольте в форме сердца и обнаженные плечи той самой золотистой белизны, которую можно достичь, лишь из поколения в поколение (не менее трех) принимая завтраки в постели, пока кожа не обретет нужного цвета, чтобы красиво выступать из оборок корсажа.