|
– Золя не реалист – он поэт! – сказала герцогиня Германтская; за последние годы она начиталась критических статей и постаралась согласовать их со своим вкусом. До сих пор принцессе Пармской была приятна умственная морская ванна, ей нравилось, что ее подбрасывает на волнах, взбаламучиваемых нарочно для нее, она полагала, что это необыкновенно полезно для ее здоровья, и не оказывала сопротивления парадоксам, которые обрушивались на нее и влекли за собой, но когда взметнулся вот этот, самый высокий, вал, принцесса подскочила от страха, что он ее опрокинет. Прерывающимся голосом, словно ей не хватало воздуху, она повторила: – Золя – поэт! – Ну да, – в восторге от этого припадка удушья, со смехом отозвалась герцогиня. – Обратите внимание, ваше высочество, как возвеличивает он все, к чему бы ни прикоснулся. Вы мне на это возразите, что он касается только того, что… приносит счастье! Но у него все принимает огромные размеры; он создает навозный эпос! Это Гомер, воспевающий выгребные ямы! Ему не хватает больших букв для словца Камброна.[434 - Камброн, Пьер-Жак-Этьен (1770–1842) – французский генерал. Ему приписывается знаменитая фраза, которую он якобы произнес во время битвы при Ватерлоо: «Гвардия умирает, но не сдается».] Несмотря на переутомление, принцесса была счастлива – она чувствовала себя превосходно. Она не променяла бы даже на жизнь в Шенбрунне,[435 - Шенбрунн – замок в окрестностях Вены, летняя резиденция Габсбургов.] – единственно, что тешило ее тщеславие, – дивные ужины у герцогини Германтской, действовавшие на нее животворно благодаря большому количеству соли. – Он пишет его с большого «К»? – вскричала виконтесса д'Арпажон. – Нет, душенька, я думаю, что с большого «Г», – ответила герцогиня Германтская, не утерпев, чтобы не обменяться с мужем насмешливым взглядом, которым они хотели сказать друг другу: «Вот идиотка!» – Да, кстати, – сказала герцогиня, обратив на меня смеющийся, ласковый взгляд: как хорошая хозяйка дома, она хотела блеснуть своими знаниями о художнике, который особенно меня интересовал, и одновременно дать мне возможность показать мои знания, – кстати, – продолжала она, обмахиваясь веером из перьев с видом хозяйки, сознающей, что она исполнила долг гостеприимства, а чтобы исполнить его до конца, движением руки она приказала положить мне еще спаржи со взбитыми сливками, – кстати, если не ошибаюсь, Золя написал статью о художнике Эльстире,[436 - …Золя написал статью о художнике Эльстире… – Золя, будучи талантливым художественным критиком своего времени, писал статьи о художниках; в частности, в 1867 г. он опубликовал работу об Эдуарде Мане, чья картина «Пучок спаржи» упоминается в романе.] – вы только что смотрели его картины; впрочем, мне у него только эти картины и нравятся, – добавила она. На самом деле она терпеть не могла все творчество Эльстира, но если что-нибудь принадлежало ей, то это она находила бесподобным. Я спросил герцога Германтского, не знает ли он, кто этот господин в цилиндре на картине, изображающей народное гулянье, – тот же, что и на висевшем рядом портрете, на котором он имел торжественный вид, причем обе эти работы относились примерно к одному периоду, когда Эльстир был еще не вполне самостоятелен и не до конца освободился от влияния Мане. — 317 —
|