Живя в Эксе, я непрестанно думал о Генриетте. Узнав настоящее ее имя, я не забыл того, что она передала мне через Марколину, и ожидал, что повстречаю ее на какой‑нибудь ассамблее в Эксе и беспрекословно исполню роль, кою она назначит. Многажды произносили при мне ее имя, но я упорно воздерживался от расспросов, чтоб не выдать наше знакомство. Я полагал, что она проживает за городом и, решив нанести ей визит, задержался в Эксе еще на шесть недель, после того, как поправился, чтоб приехать к ней совершенно здоровым. Итак, я покинул Экс, сунув в карман письмо, в котором объявлял о своем приезде, — я намеревался остановиться у ворот замка, передать письмо и ждать в карете, какова будет ее воля. Я упредил кучера. Отъехали полтора лье от развилки дорог. Мы на месте. Было одиннадцать часов. Я протягиваю письмо слуге, вышедшему спросить, что мне угодно, и он отвечает, что перешлет его. — Так госпожи нет здесь? — Нет, сударь. Она в Эксе. — Давно ли? — Да уж с полгода. — А где она там живет? — В своем доме. Она приедет сюда как обычно, на лето, недели через три. — Не пустите ли, я напишу ей письмо? — Соблаговолите сойти, сударь, и я открою вам господские покои. Там будет все, что нужно. Я выхожу из кареты и останавливаюсь в удивлении, увидав ту самую служанку, что выхаживала меня, когда я хворал. — Вы здесь живете? — Да, сударь. — Давно ли? — Десять лет. — А у меня‑то как оказались? — Если вы поднимитесь, я поднимусь с вами и все объясню. Она рассказала, как госпожа призвала ее и велела отправляться в трактир, где свалила меня болезнь, смело поселяться в моей комнате и ходить за мной, как за нею самой, а коли я спрошу, кто прислал ее, отвечать: врач. — Как так? Врач сказал, что знать вас не знает. — Может, он правду сказал, а может, госпожа велела ему так отвечать. Больше мне нечего рассказывать, а все‑таки странно, что вы с госпожой в Эксе не встретились. — Да она, верно, никого не принимает. — Так‑то оно так, а сама выезжает. — Уму непостижимо. Я, верно, видел ее, но как могло случиться, что не узнал? Вы уж десять лет при ней состоите. Переменилась ли она? Не исказила ли болезнь ее черты? Не постарела ли она? — Совсем напротив! Она поправилась. Ей на вид лет тридцать, не более. Она удаляется, а я, ошеломленный невероятным приключением, раздумываю, должен ли я немедля, сейчас ехать в Экс? Она у себя, докучливых гостей нет, что б ей меня не принять? Не примет, уеду, но Генриетта по‑прежнему любит меня, она послала мне сиделку; она уязвлена, что я не узнал ее, она знает, что я уехал из Экса, что нынче я здесь, и ждет развязки пьесы: появлюсь ли я у нее? Поехать? Написать? — 468 —
|