Полночные размышления семейного терапевта

Иногда я встречаю пациентов, с которыми “это” произошло. Их язык меняется драматически: они начинают говорить в настоящем времени. Одна моя пациентка, мать двух дочек, больных анорексией, и жена специалиста по системному анализу, недавно сказала мне: “Я позвонила дочери, чтобы сказать о назначенной на сегодня встрече, потом – вам, и вы были недовольны. Тогда я позвонила ей снова, зная, если что-то изменилось, то застану ее, а если все остается по-прежнему, ее не будет дома”. В жизненный процесс пациентки удивительным образом пришло “сейчас”, настоящее время. Как бы ни поворачивались обстоятельства, она заранее готова не суетясь их принять. Интересно не то, что женщина стала такой, а то, как сильно она была этим удивлена. Настоящее – вовсе не обычное место нашего обитания.

Такой экзистенциальный прыжок совершает хронический алкоголик, внезапно решившийся измениться, что совсем не похоже на его обычные пустые обещания. Это полная перемена жизни – не только поведения, но и восприятия. Хотя и у таких историй бывают неожиданные последствия. Много лет назад я лечил пару, и жена, страдающая хроническим алкоголизмом уже лет десять-пятнадцать, совершила экзистенциальный прыжок. Это настолько бросалось в глаза – и мне, и ее мужу, – что в ближайшие выходные, абсолютно не понимая, почему это происходит, он запил и загулял на четыре дня. Человек, не пивший в течение десяти лет. Как будто подобная роль была такой необходимой принадлежностью семьи, что он на неделю присвоил себе паттерн поведения жены, к своему собственному ужасу и ее изумлению. К счастью, это у него прошло.

Подобное изменение произошло и у психопатичной женщины тридцати двух лет с восьмилетним стажем брака, которая спала со своим предыдущим терапевтом и крайне сопротивлялась перспективе супружеской терапии. Оказавшись у меня, она ушла в себя и находилась в таком подобии кататонии много месяцев, злобно возмущаясь зависимостью своего мужа от терапевта, издеваясь над его исповедями перед терапевтической командой. Наконец, через шесть или восемь месяцев, она сказала мне: “Почему вы не разговариваете со мной?” Я чест­но ответил: “Я вам не верю”. Тут она запустила в меня чашкой кофе, целясь в лицо! В ярости я загнал ее в угол и начал пороть словами до тех пор, пока она не пришла в ужас; возможно, ее первый раз с самого детства так эмоционально изнасиловали. После чего наши отношения стали очень теплыми. И терапия пошла совсем по-другому, после нее пациентка стала жить более полноценно, по крайней мере, те два года, что находилась в моем поле зрения.