|
И вот мы говорили о том, о сем, и, в частности, о координации движений мышц, я сказал: "Знаешь, когда ты натягиваешь тетиву и наводишь стрелу на цель, как ты думаешь, что происходит со зрачком? Он сужается". Я объяснил ему, что есть мышцы плоские, короткие, длинные и, наконец, кольцеобразные, "как, например, мышца, которая находится в самом низу твоего желудка, знаешь, когда ты ешь, эта мышца сокращается и кольцо смыкается и, таким образом, еда остается в твоем желудке, пока она не переварится. Когда желудок захочет избавиться от еды, эта кольцевая мышца на дне желудка откроется, желудок освободится и снова закроется в ожидании того момента, пока ты снова поешь. Мышца на дне твоего желудка — а где находится дно желудка, если ты маленький мальчик? Она всегда внизу". Итак, мы обсуждали это в течение часа и в следующую субботу он пришел ко мне один. Мы еще немного поговорили о спорте и о том, о сем, но не о том, как мочиться в постель. Мы беседовали о бойскаутах, о походах и других вещах, интересных для маленького мальчика. На четвертый раз он зашел ко мне широко и торжествующе улыбаясь. Он сказал: "Знаете, моя мама много лет пытается бороться со свей привычкой. Но она не смогла ее преодолеть". Его мать курила и старалась бросить это. Я сказал: "Да, верно, некоторые могут расстаться с дурной привычкой очень быстро, другие же разводят вокруг этого сплошные разговоры, но ничего не делают". Затем мы перешли на другие темы. Через шесть месяцев он зашел, чтобы просто навестить меня и снова появился, будучи уже старшеклассником. Сейчас он учится в колледже. А я всего лишь поговорил с ним о кольцевой мышце на дне желудка, которая может замыкаться и удерживать содержимое до тех пор, пока от него не захочет освободиться. Конечно, дело здесь заключалось в использовании символического языка, но это прекрасное введение относительно глаза, руки, координации движений было необходимо. У мальчика прошел энурез, причем в наших беседах мы не упоминали о нем даже словом. Несмотря на то, что Эриксон предлагал для обсуждения самые разнообразные, искусные способы решения труднейших проблем, он сталкивался и с такими проблемами, которые не мог разрешить. Вот пример: Ко мне направили двенадцатилетнего мальчика. Я знал многих его родственников и, таким образом, был немного осведомлен о том, что происходило у него в семье. Его мачеха рассказывала мне, что однажды утром он спустился к ней на кухню, держа в руках велосипедную цепь. И он сказал ей: "Я хочу посмотреть, как ты танцуешь". Она ответила: "Ты шутишь?" Он ответил: "О, нет". И указал на ребенка, которому не было еще и года, сидевшего в высоком креслице. "Видишь ребеночка?" — сказал он и поднял цепь. И вот она танцевала на этой кухне в течение часа. Ко мне его привел отец. Я никогда не видел такого крайне злобного ребенка. В конце концов я сказал ему: "Знаешь, ты мне не нравишься, а я не нравлюсь тебе, и ты специально используешь такие интонации, которые действуют на нервы даже мне. А сейчас я собираюсь сказать твоему отцу, чтобы он забрал тебя отсюда и отвел к другому психиатру". Мне хотелось побить этого ребенка. Его интонации были крайне приспособлены к тому, чтобы раздражать людей. То, что он мне продемонстрировал, было настоящим искусством. Он знал, что он делал это. Отец просил меня встретиться с мальчиком еще раз, но я отказался. — 141 —
|