Зеленая трава Дзен. Одинокая кукушка

Я дал вам саньясу для того, чтобы вы жили в миру настолько тотально, насколько это возможно. Просто из-за того, что вы будете жить тотально в мире, вы его превзойдете. Внезапно вы осознаете, что вы живете в миру, но не принадлежите ему. Я принесу вам совершенно новую концепцию саньясы. Старая сань-яса говорит: «Убеги, отрекись!» Но я говорю вам, что те, кто убегает - это просто трусы. И говорю еще, что те, кто убегает, не целостны, не полны. Я говорю, что те, кто убегает - это извращенцы. Это не для вас. Вы должны проживать жизнь в ее целостности, живите ее настолько целостно, насколько это возможно. И чем более целостными вы будете, тем более святыми вы будете. Качество святости приходит тогда, когда вы живете мужественно, без страха, без надежды, без желаний. Вы просто соскальзываете от одного мгновения к другому, совершенно свежие и новые.

Вот что для вас должна означать саньяса. Саньяса проживает жизнь в ее целостности, от мгновения в мгновение. Позволяя ей течь без каких-то условий с вашей стороны. И потом, если вы можете это позволить, жизнь дает вам возможность превзойти ее. Оставаясь в долине, вы становитесь вершиной, и только тогда она становится прекрасной. Если вы отправляетесь на вершину, долина теряется, а долина имеет свою собственную красоту. Если вы остаетесь в долине, вы теряете вершину, а вершина имеет свою собственную красоту. А мне бы хотелось, чтобы вы стали людьми долин и вершин, и того, и другого. Оставаясь в долине, будьте вершиной. И тогда вы сможете понять что такое дзен.

ГЛАВА 2

СУТРА

Сутра:

Все время, котла Ли-Цзы не был занят; Ин-Ченг пользовался возможностью, чтобы спрашивать тайны. Ли-Цзы прогонял его и не говорил ему ничего, пока, в конце концов, не сказал ему: «Я раньше думал, что ты разумен. Неужели же ты такой вульгарный? Теперь я расскажу тебе то, чему научился у своего собственного мастера.

Через три гола после того, как я начал служить своему мастеру, мой ум больше не осмеливался думать о том, что правильно, а что нет. Мои уста больше не осмеливались говорить о благе и в реле. И лишь тогда мастер впервые взглянул на меня.

После того, как через пять лет, мой ум снова начал думать в категориях плохого и хорошего, мой рот снова начал говорить о плохом и хорошем. И тогда на лице моего мастера впервые появилась улыбка.

Через семь лет, какие бы мысли ни приходили ко мне в ум, я больше не разделял на правильное и неправильное. И я говорил все, что у меня было на уме, не думая о том, принесет это благо или вред. И тогда впервые мастер усадил меня с собой на одном одеяле.