Что такое политический консалтинг?

Само голосование - это тоже, кстати, ритуал, все менее любимый народом, т.к. откровенно насильственный и ничего не меняющий в бытии - в смысле последствий. Сейчас даже такие ритуалы как вскидывание руки кажутся слишком обременительными. Поэтому надо работать на таком микро -уровне, чтобы инвестиции власти в тело вызывали удовольствие. Талантливый имиджмейкер вводит в моду новые жесты, взгляды, выражения лица, детали одежды, походку. Нельзя забывать про "тело". Вот пример. Говорухин, снимая "место встречи изменить нельзя", в сотый раз переснимает одну и ту же сцену: Жеглов (Высоцкий) задерживает карманника Кирпича (Садальский). Наконец, Высоцкий предложил Садальскому шепелявить, и сразу же образ приобрел классический вид. Как много значат эти мелочи! Посмотрите на поп-звезд, кино - идолов как они сводят с ума поклонников, как "заставляют" их "так же ходить", "так же одеваться", "так же говорить". Действие, инвестиция будет человеку приносить удовольствие, если оно его "освобождает", увеличивает возможности, силы. Человек будет симулировать его, чтобы отождествиться с тем, кто более "свободен". Но никакой симуляцией ничего не добьешься. Поэтому герои, одежда, жесты, слова быстро выходят из моды, чтобы уступить место новым. И эта череда восхождений и падений есть то, что мы способны увидеть, но тайна, мотор, который крутит это "чертово колесо" останется "за кадром". И наконец, третье - это проблемы согласованности. Изобретенный ритуал может не подходить к идеологии и тогда он не работает как минимум, а то и все портит. Он начинает "торчать", он "насилует". Только легитимное насилие приносит удовольствие. Удовольствие - это и есть легитимное насилие. Легитимное значит пронизанное идеей, целью. Насилие - значит инвестиция в тело, без всякого "уничижительного" смысла. С помощью наших органов чувств мы постоянно получаем такие инвестиции.

А сейчас я бы вернулся к истории взаимоотношений философов и политиков. На очереди христианская эпоха. И кажется, что все здесь уже было сказано самим Христом: "Богу - богово, кесарю - кесарево". Однако, что именно есть богово, а что кесарево - стало предметом споров и войн на протяжении полутора тысячелетий, да и сейчас этот вопрос не разрешен вполне. Различия православия и католичества, различие их обоих с протестантизмом в значительной мере обусловлены проблемой взаимоотношения "светской" и "церковной" власти. И нет ни одного философа, который бы не высказался на эту тему. Правда, философия тогда оказывалась теологией - сквозной интерпретацией Священного Писания. Никакая политика в Средневековье не делалась без ссылки на Священное Писание. Теологи -доктринеры были нужны даже чистым прагматикам в политике. Таковых, кстати, было большинство. Впрочем, не редко и из светской власти, из политиков теологи делали себе орудие. Сейчас очень трудно отделить одно от другого и выяснить первичность: доктрина ли подстегивала к политическим действиям (например, Крестовый Поход), либо политика ставила доктринеров себе на службу как платных идеологов. Пожалуй, в каждой исторической ситуации требуется особое разбирательство. (Это верно даже в отношении иезуитов). Надо лишь сказать, что Средневековье было показательным временем в истории, когда политика не функционировала по собственным законам, или почти не функционировала. Политика не определялась ни "правом", ни "экономикой", ни "моралью", ни "нравственностью". Это было время когда царствовала буква Писания в интерпретации очередного "боговдохновенного читателя", т.е. властвовал сам читатель. Только в эту эпоху могли уничтожаться целые города, только на том основании, что они "заражены ересью", уничтожаться вопреки собственным экономическим интересам, в ущерб политическому положению... То же самое относится не только к уничтожению, но и к созиданию. Здесь я прежде всего говорю о католическом мире, т.к. в православии как-то сразу повелось, что "дело церкви - молиться" и, что государство защищает церковь мечом, а церковь -государство словом. Лишь в эпоху Возрождения, а именно, стараниями Макиавелли, Бодэна, Греция политику стали рассматривать вне отношения к церкви и пытались постичь её законы, каковы они сами по себе.