Жизнестойкость личности

Мотивационная структура личности, живущей в цикличной шкале времени, значительно упрощается и имеет замкнутый характер.

Зачем сеять? – Чтобы вырастить хлеб.

Зачем растить хлеб? – Чтобы осенью жать.

Зачем жать? – Чтобы молоть.

Зачем молоть? – Чтобы печь.

Зачем печь? – Чтобы съесть.

Зачем есть? – Чтобы жить.

Зачем жить? – Чтобы сеять.

Цепь мотивов не обрывается и потому не возникает внутренних коллизий, делающих жизнь противоречивой и потому наполненной многими страхами.

В этом и состоит психологический механизм защиты от страха смерти – найти тот замкнутый в себе мир, внутренне непротиворечивый или малопротиворечивый, который бы казался в самом себе необходимым и достаточным [76].

В циклической шкале времени жизнестойкость будет связана с такими свойствами, как терпимость, чувство стабильности, последовательности.

Человек, живущий в линейной, а не цикличной шкале времени должен иметь и линейную мотивацию, каждое действие требует обоснования «зачем?», «ради чего?». И эта цепь бесконечна. Но когда на очередное «зачем» нет ответа, возникает драма жизни. Поэтому жизнь в период критических ситуаций связана со смыслопорождением. В непредсказуемом мире для человека важен процесс нахождения смыслов.

Смысл может возникать во время испытания необычного состояния. Нас может охватить переживание при наблюдении за жизнью других людей, и из этого переживания возникает новый смысл собственной жизни.

В рассказе В. Набокова «Благость» герой, благодаря случаю, переоценивает жизненные ценности. Молодой человек ожидал возлюбленную, отношения с которой были мучительны, унизительны. «Я шел и думал, что на свидание ты не придешь, а если придешь, то опять поссоримся… Я ждал тебя под тяжелой сенью ветвей, у железного окна гауптвахты. Было людно: шли со службы берлинские чиновники, нечисто выбритые… у каждого в глазах – мутная тошнота. Без конца мелькали их усталые и хищные лица». Вот такое настроение, состояние владело героем, так он воспринимал мир и окружающих людей. Молодой человек начал наблюдать за старушкой, продававшей открытки. Она тоже ждала, ждала покупателя. Дул холодный ветер, и герою, и старушке явно было не по себе, «волны неприязненной прохлады обдавали грудь». В таком томительном ожидании прошел час, а может и больше. И вдруг произошло небольшое событие, которое буквально перевернуло мысли героя. А ведь событие было простое, жизненное, обыденное. «И вдруг окно гауптвахты отворилось, и зеленый солдат окликнул старушку. Она быстро сползла с табурета и подкатилась к окну. Солдат покойным движением подал ей дымящуюся кружку и прикрыл раму… Старушка, бережно неся кружку, вернулась к своему месту». Вроде ничего особенного не происходит, солдат угостил старушку‑лоточницу кофе. Но герой проникается проживанием каждого мгновения нежданного наслаждения этой «коричневой старушкой». «И она стала пить. Я никогда не видел, чтобы пил человек с таким совершенным, глубоким, сосредоточенным наслаждением. Она забыла свой лоток, открытки, холодный ветер – и только потягивала, посасывала, вся ушла в кофе свой, точно так же, как я забыл свое ожидание и видел только плюшевый тулупчик, потускневшие от блаженства глаза… Она пила долго, пила медленными глотками, грела руки о теплую жесть. И в душу мою вливалась теплая, сладкая теплота. Душа моя пила, тоже грелась – и у коричневой старушки был вкус кофе с молоком». А потом старушка очень трогательно отблагодарила солдата, подарив ему две открытки, которые тот с любопытством стал рассматривать. И вот «тогда я почувствовал нежность мира, глубокую благость всего, что меня окружало, сладостную связь между мной и всем сущим – и понял, что радость, которую искал в тебе, не только в тебе таится, а дышит вокруг меня повсюду, в пролетающих уличных звуках, в осенних тучах, набухающих дождем. Я понял, что мир вовсе не борьба, не череда хищных случайностей, а мерцающая радость, благостное волнение, подарок, не оцененный нами». Начинается переоценка героем рассказа своего отношения не столько с девушкой, сколько с окружающим миром.