Теория языка

Возникает вопрос, нельзя ли с тем же успехом воздвигнуть аналогичную двухэтажную постройку, если компоненты поменять местами (то есть поместить на первом этаже логику, а грамматику считать надстройкой)? Комплексивные законы, составляющие, по мнению Гуссерля, ядро «чистой грамматики», могут быть обнаружены, например, в именном композите и метафоре, к которым мы обратимся в дальнейшем. Правда, на самом деле обнаруживающиеся там факты имеют совсем иной характер и указывают на то, что языковые образования постоянно апеллируют к реальным знаниям получателя сообщения. Композиты Backstein 'кирпич (букв. жженый камень)', Backofen 'духовка', Schlangenfrass 'гадость (букв. змеиный корм — о плохой пище)' в конце концов могут реализоваться так, как этого требует от носителей немецкий язык, именно благодаря нашему знанию вещей, и метафоричность языка свидетельствует о том, как выбор, который мы делаем, руководствуясь нашими представлениями об окружающем мире, в свою очередь глубоко и непосредственно определяет формирование каждого значения. Мы могли бы обращать внимание на эту предметную ориентацию в первую, а не в последнюю очередь, как предлагает Гуссерль. Обстоятельства, аналогичные обсуждаемым нами далее при анализе контекстуальных факторов, требуют предлагаемой нами перестановки. Впрочем, и сам Гуссерль дает повод для возражений, которые мы здесь высказываем, относя к исследуемым явлениям также «модификации значения» и полагая, что «при сохранении основного ядра значения трансформируются»(S' 311)и «определенные изменения значений даже входят в грамматическую норму каждого языка» (Husserl. Ор. cit., S. 309). Правда, этот тезис разъясняется только на примере схоластической suppositio materialis[88] «Кентавр — поэтическая фикция», «И — это союз». Суть дела излагается так: «Тем не менее модифицированное значение легко понять благодаря связанности речи, и, если мотивы модификации достаточно радикальны, например коренятся в общем характере самих выражений или даже в чисто семантической сфере, соответствующие типы аномалий постоянно повторяются, и логическая аномалия оказывается грамматически санкционированной» (Ор. cit., S. 309 ff.).

Повторим и уточним наши возражения. То, что вызывает удивление логиков, представляет собой основу естественного языка. Конечно. стремления, о которых идет речь, коренятся «в общем характере самих выражений», правда, совсем в ином смысле, чем хотелось бы Диогену в бочке. Суть проблемы заключается в том, что языковая репрезентация везде открывает простор для семантической неопределенности, который может уничтожаться только из–за «объективных возможностей», как это и происходит в человеческой речи. Если бы все было иначе, перед лексикографией стояли бы гораздо более легкие задачи, но естественный язык лишился бы своих самых удивительных и ценных свойств, поразительной способности приспосабливаться к неисчерпаемому богатству фактов, подлежащих языковой формулировке в каждом конкретном случае. Именно это, если взглянуть на проблему несколько иначе, и обеспечивает определенную степень свободы смыслонаделения и тем самым делает гуссерлианскую теорию актов необходимым условием «объективного» анализа языка.