|
Отгораживаясь таким образом от “безумного мира” психопатологии, общество защищает рациональные основы своего существования и одновременно более четко обозначает область приемлемого, допустимого, нормального. Подвергнуть безумца изоляции значит, с одной стороны, предельно минимизировать его возможное деструктивное влияние на общественную жизнь, а с другой — противопоставить его остальной части общества как негативный пример; это и нейтрализация, и предостережение. Таким образом, клиническая проблема душевной патологии непосредственно соотносится с основной социологической проблемой власти, нормирования и контроля. Очевидно, что при таком подходе душевные аномалии не могут оставаться личной проблемой или, точнее, проблемой индивидуального своеобразия, достойного сочувствия непутевого “донкихотства”; это уже объект социальной заботы, принимающей форму тотального нормирования. Любая разновидность душевной патологии определяется посредством ее соотнесения с доминирующей в данный исторический момент системой социокультурных норм, стереотипов и эталонов; душевный недуг неотделим от его социальной оценки — медицинской интерпретации, диагноз прирастает к нему, становясь его неотъемлемой частью. Диагноз — не просто ярлык, это нечто вроде заклятия болезни. То, что не удается удержать в тисках нормы, можно заклясть, пригвоздить одним-единственным словом. Поэтому медицинские термины в обиходной речи становятся ругательствами (“шизофреник”, “дебил”), а заключение врача порой звучит как приговор. Болезнь духа перестает быть непредсказуемой и вселяющей мистический ужас — она удерживается под контролем (общественным надзором) благодаря тому, что обрастает тяжелым панцирем медицинской терминологии, делающим ее неповоротливой. Бред утрачивает свою трансцендентность, в нем уже не слышатся леденящие голоса богов, не угадываются грозные пророчества, не зияют бездны духа. В свою очередь умалишенный перестает быть юродивым, божьим избранником, хранителем некой страшной, непостижимой для других тайны и выразителем бесконечной мировой скорби. Все, что с ним происходит, поддается описанию и классификации, имеет свое научное название. Он представляет вполне определенный социокультурный тип, в соответствии с которым занимает особое положение в обществе. Постоянно отыскиваются способы сносной социальной интеграции душевнобольных; социум пытается сделать их общественно полезными, использует их труд (в худшем случае это исправительные работы, в лучшем — трудотерапия). Едва ли не высшее проявление гуманности по отношению к душевнобольным — это признание их продукции творчеством или даже искусством. Выставка работ шизофреника — это не столько дань уважения его таланту, сколько попытка социума ассимилировать в приемлемой форме индивидуальный опыт безумия, превратить его в безобидный и трогательный факт социальной жизни. Словом, общество стремится преобразовать патологическое в приемлемое, социальное, придать душевной болезни более “цивильный вид”. — 165 —
|