Вполне можно согласиться с Хофманом, который полагает, что идея о существовании двух систем репрезентации «ведет в тупик». «Образная и семантическая репрезентации по содержанию неотличимы друг от друга» [96, с.134]. Положение о том, что независимо от характера стимуляции воспринятая информация сохраняется в памяти в качестве смыслового материала, имеет экспериментальные подтверждения. Так, если испытуемому предъявить стимульный ряд, составленный из рисунков или слов, которые обозначают хорошо известные предметы, и после запоминания попросить опознать те стимулы в наборе, где произведена замена рисунка словом и наоборот (например, слово «стул», предъявленное в стимульном ряду, заменить рисунком стула в наборе, предъявленном для опознания), то испытуемый, как правило, не замечает такой замены [96, с.57]. Как при запоминании изображений, так и при запоминании вербальной информации происходит осмысление значения стимула. В том случае, когда в качестве стимулов используются синтаксически различные, но имеющие идентичное смысловое содержание вербальные сообщения, испытуемые при воспроизведении также не делают разницы между ними. Например, предложение «Борис подарил Берте розы» идентифицируется методом узнавания как стимульное, хотя таковым было предложение «Берта получила от Бориса в подарок розы» [96, с.58]. Опираясь на результаты многочисленных исследований, Хофман приходит к однозначному выводу: «…распознавание значений слов не представляет собой никакой новой проблемы по сравнению с понятийным кодированием предметов. Предъявляется ли слово зрительно или на слух, его сенсорные воздействия должны быть соотнесены с хранящимся в памяти знанием о его значении так же, как и в случае понятийной идентификации предметов» [96, с.185]. Позицию Хофмана поддерживают многие, кто полагает, что образы не являются объяснительной категорией и в действительности, как за образами, так и за словами лежит одна форма репрезентации, понимаемая по образцу логического пропозиционального исчисления. Например, Р.Дж. Андерсон и Г. Бауэр [106], которые, как пишет Б.М. Величковский, противопоставляют «неоментализму» исследования образов «неоассоцианизм» формально-логического описания когнитивных структур [29, с.103]. Представления о смысловой природе мнемических следов разделяют П. Линдсей и Д. Норман, которые указывают: «Память записывает и хранит смысл» [67, с.417]. Узнавание ранее воспринятой информации будет тем эффективнее, чем в большей степени наличная информация схожа по смыслу с запомненной. Норман считает, что знания в памяти структурированы в виде определенных смысловых блоков. Одним из таких блоков является «семантическая сеть», где разрозненные смысловые данные объединяются в связанное целое. В семантические сети включаются «узлы» и «отношения». «Узел» в сети является некоторым смысловым содержанием, «отношение» представляет собой связь между этим содержанием и определенным понятийным классом. В свою очередь, классы могут дифференцироваться на подклассы. Еще одним блоком хранения информации являются «схемы», представляющие собой пакеты или организованный комплекс знания. Схемы содержат как знание, так и правило его использования, могут быть общими и специальными [76, с.70]. Нетрудно заметить, что в моделе Нормана понятия «семантические сети» и «схемы» являются настолько родственными, что их с трудом можно «развести». Собственно, и сам Норман показывает тесную связанность «семантических сетей» и «схем» и считает возможным представлять содержание «схем» «семантической сетью». Тогда становится не совсем ясно, в чем состоит функциональное различие этих блоков памяти. Норман пытается обосновать их различие, базируясь на представлении о разных уровнях обобщения знания, хранящегося в памяти. «Схема» является более крупной единицей знания [76, с.69]. Но, по всей видимости, и «семантические сети» могут строиться на основе разноуровневых отношений между классами и включать в себя как частные элементарные узлы, так и узлы более высокого порядка обобщения. Думается, что дифференциация понятий «семантическая сеть» и «схема» в концепции Нормана не имеет достаточного теоретического оправдания. Еще одной формой представления информации в памяти является «сценарий». В отличие от «схемы», «сценарий» интегрирует знание не о самих событиях, а о последовательности событий. Тем самым, «сценарий» является такой семантической структурой, которая объединяет в единое смысловое целое ряд действий, явлений, событий, связанных друг с другом в пределах определенного интервала времени. «Сценарий, ? по Норману, ? ... модель прототипного знания последовательности событий» [76, с.78]. Человек обладает множеством сценариев: благодаря этому он имеет руководство к действию, оказываясь в различных ситуациях. Но в силу того, что каждая ситуация уникальна, Норман приходит к выводу, что «сценарий» заключает в себе прототипное знание [76, с.75, 78]. Пожалуй, можно было бы выделить и какие-то иные формы смысловых структур в памяти, которые отражали бы информацию, полученную человеком о тех или иных связях, отношениях, аспектах действительности. Однако думается, что детализация и стремление непременным образом довести наши описания о структуре содержания памяти до крайней степени формализации совсем не обязательны. Смысл включен во множество семантических полей (областей), и эти семантические пространства могут быть организованы и как семантические сети, и как схемы, и как сценарии. Причем все перечисленные семантические структуры тоже представляют собой совокупные смысловые образования. Важнее утвердить мнение о том, что сама информация имеет смысловую природу ? и никакую другую, поскольку только такая позиция позволяет объяснить как процессы опознания, так и активность сознания, проявляющуюся в понимании. — 33 —
|