С другой стороны, если он перешагивает через эти самые табу, или, по крайней мере, начинает осознавать это, начинается саморазрушение. Это тот же процесс, который я описывала, говоря о соревновательных играх: как только такой тип личности понимает, что выигрывает, он не может больше играть. Таким образом, он все время стоит между пеклом и петлей, ему надо и на гору взобраться и носа не высовывать. Дилемма вырисовывается четче всего, когда конфликт между влечениями к захвату и к смирению выходит на поверхность. Например, художник, пораженный красотой какой-то вещи, уже видит перед собой дивную композицию. Он начинает писать. Выходит прекрасно. Он в приподнятом настроении. Но потом, то ли слишком уж хорошо все пошло (лучше, чем он может вынести), то ли не достигнуто было совершенство, которое он видел перед собой вначале, но он начинает себе вредить. Он начинает улучшать картину. Она становится хуже. Тут он приходит в неистовство. Он продолжает "улучшения", но краски становятся все более скучными и неживыми. В одну секунду вещь погибла; он все бросает в полном отчаянии. Через некоторое время он начинает другую картину – только чтобы пройти через те же муки. Точно так же писателю пишется легко, пока он не начинает понимать, что дело пошло и правда хорошо. С этого места (не понимая, конечно, что "опасным местом" стало само его чувство удовлетворения) он начинает придираться к себе. Возможно, он действительно дошел до трудного места, скажем, до описания того, как его главный герой должен вести себя в сложившейся ситуации; однако более вероятно, что эта трудность только кажется ему громадной, потому что ему уже мешает деструктивное презрение к себе. В любом случае он становится беспокойным, не может несколько дней засадить себя за работу, рвет в припадке ярости последние страницы в клочья. У него могут быть кошмары, где он заперт в одной комнате с маньяком, готовым убить его – простое и ясное выражение убийственности его злости на себя.* * В статье "Затруднения в работе" я приводила оба примера, но говорила о таком поведении только как о реакции на то, что не было достигнуто ожидаемое совершенство. В обоих примерах (а таких примеров можно легко привести множество) мы видим два отчетливых шага: творческий шаг вперед и деструктивный шаг назад. Обращаясь к тем личностям, в которых влечения к захвату были подавлены и возобладало влечение к смирению, мы скажем, что шаги вперед у них становятся крайне редкими, а назад – менее неистовыми и драматичными. Конфликт протекает более скрытно, весь внутренний процесс, разворачивающийся во время работы, перешел в хроническую форму и усложнился – распутать его стало еще труднее. Хотя в этих случаях нарушения в работе могут быть самой главной жалобой, их не так-то легко можно понять. Природа их выясняется только постепенно, после того как ослабнет вся невротическая структура. — 251 —
|