|
В особенности служит для исследования «чутья языка народом» или, вернее, может служить метод эксперимента. Ему Бодуэн вообще придавал особую важность и указывал на необходимость применять его «где только можно», чтобы строить лингвистическую науку «на реальном базисе» (т. II, стр. 16). А в одном из писем он прямо связывает метод эксперимента с вопросами психофонетики: «...применив к этой области (экспериментальной фонетике. — А. Л.) лингвистико-психологическое мышление, можно, как полагаю, делать изумительные и поразительные открытия, о которых даже не чают заурядные лингвисты хотя бы и самого первого сорта» (СНОСКА: Архив АН СССР (Ленинград), ф. 770, оп. 2, ед.хр. 15, л. 29). Адресат этого письма — Л. В. Щерба в дальнейшем последовал доброму совету своего учителя, положив метод эксперимента в основу своих фонетических, в том числе и психофонетических студий. Все значение этого тезиса станет для нас ясно только в том случае, если мы будем представлять себе с полной определенностью соотношение психологических взглядов Бодуэна с достижениями психологии XIX в. и место его в идейно-философской борьбе, развернувшейся с особенной энергией именно в годы, наиболее существенные для научной биографии Бодуэна, т. е. в 1870—1880 гг. Основываясь на том, что в своих рассуждениях Бодуэн часто оперирует понятием ассоциации, и вообще на его гербартианской терминологии, большинство писавших о Бодуэне авторов считали его последователем Гербарта. Даже С. И. Бернштейн безоговорочно заявляет, что «психология Бодуэна — гербартовская психология — в психологии ein langst uberwundener Punkt», соглашаясь в этом с А. И. Томсоном (СНОСКА: См.: письмо к Л. В. Щербе (копия в нашем архиве), стр. 10.Интересно, что Томсон бросил Бодуэну обвинение в устарелости его психологических взглядов, не называя самого имени Бодуэна: «Лингвисту трудно следить за литературой такого сложного предмета, как психология, и перестраивать свои психологические взгляды по мере новых успехов психологии. Поэтому многие заслуженные лингвисты из старших сохраняют свое усвоенное психологическое мировоззрение на язык. Но... какую научную ценность могут иметь психологические объяснения языковых явлений, если они основываются на психологических взглядах, которые теперь нужно признать уже ошибочными?» (А. И. Томсон. По поводу статьи Л. В. Щербы «Субъективный и объективный метод в фонетике». «Известия ОРЯС», т. 16, кн. 3, 1911,стр. 149—150)). Между тем сравнение взглядов Бодуэна со взглядами Гербарта убеждает нас в том, что между ними — во всяком случае, если мы будем брать зрелые работы Бодуэна, относящиеся к периоду после 1875 г.,— нет почти ничего принципиально общего, кроме ассоцианистской трактовки психической жизни человека, а эта трактовка во времена Бодуэна была общим местом. Совершенно ясно, что между идеалистом Гербартом, всерьез писавшем о душе, что у человека она «может двигаться» где-то между головным и спинным мозгом, а что касается животных, «нет нужды предполагать, что каждое животное имеет только одну душу» (СНОСКА: И. Ф. Гербарт. Психология. СПб., 1895, стр. 207—208); выступавшим против «весьма распространенного теперь мнения о всеобщей органической связи целого универса» (СНОСКА: Там же, стр. 209—210); утверждавшим, что психика «имеет свои собственные, чисто духовные, ничуть не заимствованные из мира тел правила» (СНОСКА: Там же, стр. 14),— между Гербартом и материалистом Бодуэном лежит целая эпоха в истории психологии. — 125 —
|