|
И вспомню я тебя с улыбкой, Как вспоминаю индюка. Любовь, как и дружба, растет и крепнет под влиянием привычки. Правильные, хорошие отношения в семье именно потому и укрепляют и усиливают любовь, что делают ее привычной. Безусловнорефлекторное чувство усиливается условнорефлекторным, а любовь человека, как и все его эмоции, вся его деятельность, сильны не безусловно‑, а условнорефлекторными их компонентами. В глубоком и богатом чувстве любви гармонично сочетаются все ее стороны, и в этом ее основная психологическая сущность. Сопоставляя то, о чем я рассказал, с различными известными вам из литературы и из жизни историями любви, вы сами еще лучше разберетесь в этом вопросе. Странник идет, опираясь на посох – Мне почему‑то припомнилась ты. Едет коляска на красных колесах – Мне почему‑то припомнилась ты. Вечером лампу зажгут в коридоре – Мне непременно припомнишься ты. Что б ни случилось на суше, на море, Или на небе – мне вспомнишься ты. Вспоминая эти строчки Ходасевича, поэт Максимилиан Волошин говорил: «Лучше и лаконичнее о любви еще никто не сказал!» Любовь и голод «Любовь и Голод – два родных брата, две коренных основы всего живущего. Все, что живет, – движется, чтобы питаться; и питается, чтобы воспроизводить. Любовь и Голод – цель их одна: нужно, чтобы жизнь не прекращалась, собственная и чужая – все та же, всеобщая жизнь». Так в 1878 г. в своем стихотворении в прозе «Два брата» И. С. Тургенев показал их неразрывную связь. Действительно, инстинкт продолжения рода, как и чувство голода и жажды, присущи и человеку, и животному. Но оба претерпели изменения, вызванные общим процессом социализации личности. Голод, который утоляется жареным мясом, поедаемым с помощью ножа и вилки, это иной голод, чем тот, при котором проглатывают сырое мясо с помощью рук, ногтей и зубов. Еще многообразнее изменяется любовь. «Современная половая любовь существенно отличается от простого полового влечения, от эроса древних, – писал в конце XIX в. один известый философ. – Во‑первых, она предполагает у любимого существа взаимную любовь; в этом отношении женщина находится в равном положении с мужчиной, тогда как для античного эроса отнюдь не всегда требовалось ее согласие. Во‑вторых, сила и продолжительность половой любви бывают такими, что невозможность обладания и разлука представляются обеим сторонам великим, если не величайшим несчастьем; они идут на огромный риск, даже ставят на карту свою жизнь, чтобы только принадлежать друг другу… и, наконец, появляется новый нравственный критерий для осуждения и оправдания половой связи; спрашивают не только о том, была ли она брачной или внебрачной, но и о том, возникла ли она по взаимной любви или нет?» — 49 —
|