|
379 Психологическая история эпох и психических процессов убежденностью в физической действенности слова. Обладание словом зачастую тождественно обладанию вещью, поэтому, например, надо хранить свое тайное имя. Первобытные люди далеки от семиотического понимания слова; назначение речи в их представлении - воздействие. Изначальная речь претендует на место среди космогонических сил. В древнейшем ритуале звуки, называющие нечто, тождественны этому нечто. В магическую процедуру входит и звуковое вызывание, интонирование, оживление творимого предмета. Сила речи скорее в ее непрерывности и воздейственности, чем в точности. Название репрезентирует отсутствующий предмет, в этом отношении оно аналогично любому физическому заменителю. В комплексе представлений о загробном существовании человека тишина равнозначна забвению и позору, поэтому слова об усопшем должны звучать постоянно. Речь борется с исчезновением, заменяя в этом качестве живую жизнь. То, что отсутствует - неистинно, иллюзорно. Внереальный мир очерчивается как то, что забыто, что вышло из сферы говорения и хвалы [Detienne, 1967]. Живое тело, снабженное речевым аппаратом, всегда в наличии для производства сообщений; оно одновременно действующая социально-биологическая единица и живой, изменяющийся текст (точнее, пучок первичных дотекстов, их матрица). В истории слово-действие встречается с письменностью, и отнюдь не бесконфликтно. Письменность выбрасывает тело за скобки языка и создает собственно текст, но совсем отказаться от услуг живого действия она не может и не хочет. Исторический рассказ опосредованно представляет непосредственное, он заменяет события изображением событий, а психомото-рику -письменно сублимированными формами: представлением, размышлением, сочувствием, переживанием. Нетрудно заметить, что письменность приносит все атрибуты исторического сознания: необратимое линейное время, нарушенность личного контакта между коммуникантами, разобщенность сознания и дела, разделение личности в 380 Развитие психики в истории уже историческом пространстве-времени. Перечень выглядит как отрицание первобытной целостности. История действительно является таким отрицанием. Она создает прошлое, отделяя его от настоящего, но также объединяет эти две стороны человеческого существования, правда, не живыми, а письменными нитями. В застывшем мире культурных текстов движение переходит в текстуально-моторное действие, в чтение. ПИСЬМЕННОСТЬ И ЧТЕНИЕ. У письменности и чтения - общая история внутри систем записи, которые первоначально слиты с движениями тела, а затем все более освобождаются от них, оставляя от прежнего альянса только сканирующий взгляд и работающую наподобие приемника информации логическую мысль. В зависимости от способа выделения речевых единиц письменность можно разделить на несколько типов. Во-первых, примитивная фразография, передающая не слова, а сообщения. Это пик-тографические значки дописьменных народов, а также их рисунки. Фразография не составляет целостной письменной системы, она вспомогательна по отношению к живому действию. К собственно письменности относятся логография (знак передает слово), идеография (знак передает понятие), слоговое (силлабическое) и звуковое письмо. Древнейшая иероглифическая письменность Переднего Востока состояла преимущественно из идеограмм и логограмм, постепенно обогащаясь обозначениями слогов и звуков [Дирингер, 1963; Истрин, 1965]. Европейская графическая запись после Гомера является звуковой. Только в звуковом письме, где буква обозначает звук, графика управляет голосом. Что касается иероглифов, то это видоизмененные рисунки. Сами по себе они молчат, и понимать их могут народы, говорящие на разных языках (так, китайские иероглифы поймут кореец и японец, да и китайцы из разных районов страны, пользуясь одной письменностью, могут не знать диалектов друг друга). — 250 —
|