|
– Игорь Семенович, вы заказывали книгу Каприо? – Да, а что? – Cтрашный скандал! Мне сейчас звонил из Москвы взбешенный начальник Главлита, говорит, что это порнография, ее нельзя держать даже в спецхране, они хотят книгу уничтожить и требуют вашей крови. Пишите объяснительную записку. – Я книги не видел, но судя по аннотации – это не порнография. – Хорошо, я попытаюсь их уговорить, чтобы книгу прислали сюда временно, на мою личную ответственность, посмотрим вместе. Когда книга пришла – все стало ясно. Как и рекламировалось, это была популярная книжка, основанная на опыте судебно-медицинской экспертизы, но автор цитировал подследственных, которые говорили, естественно, не по-латыни, а живым разговорным языком. Какая-то дама в Главлите прочитала, пришла в ужас, доложила начальству, и пошла писать губерния. Мы написали объяснение, московское начальство успокоилось, а книжка осталась в спецхране Публичной библиотеки. Но если бы Тупицын позвонил не мне, а в обком партии, я имел бы серьезные неприятности. Заодно Тупицын популярно мне объяснил, что жаловаться на их ведомство – то же, что плевать против ветра, а вот если вежливо попросить, например, выдать нужную иностранную книгу, после того как цензура вырежет из нее несколько наиболее одиозных страниц, – то каких-то исключений из общих правил можно добиться. Так я в дальнейшем и делал. В зависимости от времени и обстоятельств иногда это срабатывало, иногда нет. «Учитывая враждебный характер помещенных в ней материалов», цензура конфисковала посланную мне книгу П. Сорокина «Пути проявления любви и сила ее воздействия» с дарственной надписью автора[29]. Выпущенный в Англии сборник русских переводов Фрейда, который коллеги посылали мне дважды, оба раза безнадежно оседал на спецхране, а 24-томное английское собрание его сочинений дошло беспрепятственно. Некоторые вещи, считавшиеся запретными, на самом деле таковыми не были. Например, узнав, что физики, занятые действительно секретными делами, регулярно получают оттиски статей из иностранных журналов, я решил справиться в научном отделе ЛГУ. Мне сказали, что никаких запретов на сей счет нет, больше того, предложили готовые типографские открытки на английском языке с просьбой об оттиске, куда нужно лишь вписать адрес автора, название просимой статьи, собственную фамилию и факультет. «Почему же об этом никто не знает?» – «Просто гуманитары, в отличие от естественников, не интересуются иностранной литературой». В меру своих сил и возможностей я не только излагал новейшие западные теории в собственных книгах, но и способствовал русским переводам лучших зарубежных книг. Еще больше, чем цензура, этому мешали безграмотные псевдоученые, которые справедливо опасались, что не выдержат конкуренции с переводными работами. В 1969 г. с помощью М. Я. Гефтера мне удалось выпустить под грифом Института всеобщей истории АН СССР большой (свыше 500 страниц) сборник переводных статей «Современные тенденции в буржуазной философии и методологии истории». Увы, только «для служебного пользования», тиражом 200 экземпляров. — 128 —
|