|
– И не может мать своего сына, сатану, учить?.. И опять старик пристально уставил на писаря гневные глаза. – Не в том вещь, – коротко сказал писарь, от которого мы с любопытством ждали объяснения этого факта, так возмутившего старика: – ты, старичок, спину греешь, много не смыслишь. – Ды-ть, родная она ему чать, ай нет, звери вы! – Я говорю, не торопись… Прожил ты много, а не все вызнал. Чуточку тебе еще вызнать осталось. – Тьфу, чтоб вам! И старик более не говорил. Писарь обратился исключительно к нам. – Многие не понимают порядков-с!.. Так вот иной шумит, шумит, а что такое? Дело точно что было, посадили одну женщину в темную, ну только это на том основании, что самовольно она сына изуродовала… Нонче этого нельзя. Первым долгом, в настоящее время, надо подавать жалобу… Коли ежели бы она пришла к господам судьям да попросила бы их: «Прошу вас наказать моего сына, я женщина слабая, не могу сына моего сама выучить… удержать, например, не в силах от пьянства», – ни слова бы ей никто не сказал! Надобно первым долгом доложить, спроситься… А то, эвва, начала его трепать самовольно… Надо сказать суду! – Нет, кабы баррин… Он-н бы те… – ворчал старик. – Н-ну, нет, брат; нонче барину твоему тоже вышла бы какая следует статья… по положению… – самодовольно проговорил писарь, закладывая ногу на ногу. – Довольно, брат!.. Нонче, брат, Европу стараются водворить… а не по-свински!.. Сначала поди-ко доложи, да спросись… а потом бей! Да и то оглядывайся, как бы самого не чесанули… Так-то! Старик не отвечал, но гневно смотрел в сторону, ища бегавшими глазами какого-нибудь предмета, на который бы можно было ополчиться. Писарь, очевидно, стоял за современность и Европу и был, видимо, доволен. 5Не успели мы познакомиться с консервативным и либеральным элементами села N, предъявленными нам в лице старика и писаря, как нам пришлось познакомиться и еще с новою личностию. С крыльца довольно чистенького домика, находившегося против школы, спустилась какая-то фигура без шапки и осторожными шажками стала приближаться к нам. – Наставник! – сказал писарь. Наставник, в легкой ряске, шел вместе с маленькой девочкой, держа руки в карманах своего костюма. При появлении его у крыльца писарь почтительно раскланялся, а старик, кряхтя и опираясь на крылечные перилы, поднялся с своего сиденья и снял шапку. – Накрывайся, накрывайся, старик! – мягким, жирным дискантом проговорил наставник. – Здорово, Андрей Ильич! – сказал он писарю и пристально поглядел на нас тем взглядом провинциала, который является у него только при появлении нового лица и в котором ясно видно борение двух вопросов: «не ревизор ли это новое лицо» и «не покровитель ли оно, не благодетель ли»? Завидев этот взгляд, мы тоже поклонились наставнику. — 37 —
|