|
– Дай вам бог!.. Н-ну, здравствуйте!.. – Здравствуй, здравствуй, Михайло!.. – весело говорила та женщина, что первая встретила нас на мосту. – Где узел-то? Сундук-то есть ли? – Не-ету… с-сундука!.. – Ну, пущай! Пойдем! Пойдемте чай пить!. С приездом. Дай бог счастливо! Помоги вам царица небесная! Об этой женщине будет рассказано особо. Вот при каких обстоятельствах появился Михайло опять на родине после продолжительных многолетних скитаний. В этот весенний день я увидел его в первый раз, а затем потянулись дни и годы, в течение которых много раз приходилось вспоминать его, видеть, а потом и дела делать, но не приходилось интересоваться его жизнью. Помню, что после первого появления Михайлы в наших местах, спустя много времени, увидел я, что кто-то строится при дороге в пустом, незастроенном месте. Лежат четыре черных бревна, означающих начало постройки, а сбоку их целая куча других бревен. – Кто это строится? – говорю от нечего делать извозчику. – Да тут наш один… Приплыл-то! – А!.. И еще полгода проходит, и опять еду мимо Михайловской постройки, и опять от нечего делать спрашиваю: – Что же это он все никак не выстроится? всего только стены кой-как сложил? – Да недостача все… Они ведь только с бабой двое бьются-то. – Как с бабой? – Да так. Оба возьмут дерево и волокут… Нешто легко… Нанять-то не на что… Ну и баба тоже у него – не отстает!.. Бьются крепко!.. – Крепко бьются? – Страсть! А через год опять пришлось спросить: – А-а! И огонек уж светится? – Как же! Уж живут. – Давно ли? – Да уж с месяц никак живут!.. Ишь, уделали! Сам с бабой крышу крыл! Лазиют оба по крыше-то!.. – И баба лазит? – Та уж не отстанет. Ишь, какой уделали упокой! – Да, ничего! – Чего ж!.. Ишь, и дерево посадил под окном. Красивей! Поглядел я и на дерево. Затем проехал мимо и позабыл. Но однажды Михайло сам очень близко подошел ко мие и положил основание более близкому знакомству: во вьюжную зимнюю ночь, когда на станции не было ни единого извозчика, ко мне подошел Михайло, обвязанный весь какими-то тряпками, и робко предложил довезти. Крайняя робость в голосе, которым он делал предложение (тогда как другие извозчики набрасываются с громкими криками на седоков), объяснилась очень скоро. Лошадь Михайлы оказалась столь бессильной и микроскопической, что едва протащила нас сажень сто и стала. Михайло, который был ростом вдвое более своей лошади, слез первый и еще сто сажень вез маня вместе с лошадью, схватившись за оглоблю, но под конец оба они остановились, и Михайло тем же робким голосом сказал: — 86 —
|