|
– He! – А отец? И в левую сторону Петька пихнул себя сердито и еще сердитее сказал: – Н-не! – А ты кого любишь? Петька только нос утер рваным рукавом. – Стало быть, тебя никто не любит? Ничего не отвечал Петька. – Хочешь, я тебя буду любить? Петька молчал. – В гости ко мне будешь ходить? а? хочешь? Рассказывать тебе буду… а? Гостинцев дам? Много всяких благ насулила учительница Петьке и в конце концов достигла цели. – Н-ну, – начал Петька неприветливым и суровым голосом, неохотно и медленно поворачивая голову к форточке, – н-ну… люби… когда хошь! «Когда хошь» в устах Петьки было то же самое, что в устах его отца было: «чорт!», «дьявол!» – слова, которыми он, вслух или про себя, всегда заканчивал как начало неудачной работы, так и ее всегда неудачное окончание. И с этого дня Петька стал ходить к нам в гости вместе с другими деревенскими мальчиками, но между ним, захудалым потомком захудалого крестьянского рода, и другими, настоящими крестьянскими ребятишками, являвшимися «погостить» прямо с работы, с мельницы, из лесу, с сенокоса, – была неизмеримая разница. Настоящий крестьянский ребенок не застенчив и не робок; он входит «к господам» без всякого подобострастия или зависти, а так же свободно, просто и единственно только с любопытством пытливого человека, с каким он входит в лес, удивляясь, наблюдая и изучая все останавливающее его внимание; в комнатах господ, с картинами, цветами, книгами, он так же чувствует себя только наблюдателем любопытного, как и тогда, когда он, засучивши штанишки, идет в речку, не зная, глубоко там или мелко, но идет все дальше и дальше, хватая по дороге какую-то рыбку, вытаскивая из-под подошвы рака и рассматривая его со всевозможным вниманием. Точно так же независимо, свободно и просто, повинуясь единственно любопытству, ведут себя настоящие крестьяне-дети и в гостях у господ. Рассматривают книжки, делают откровенные замечания о картинках, словом, «любопытствуют». Не так вел себя и не то ощущал на душе Петька, появляясь у нас в гостях. Он, как и отец его, чувствовал себя как бы выходцем из пустого места, не от дома, не от дела, а именно из пустого, холодного места; и он картинки рассматривал, но в душе у него ощущалось только отцовское отчаяние. «Не надо!» – говорило его зеленое, истощенное, неприветливое лицо… «Смотри не смотри, – казалось, постоянно думал он, – а толку никакого нет и не будет!» И гостинцы он ел, как и все, но эти «все» обогащались новым ощущением вкуса: «скусно, скусней земляники!», Петька же съедал без всяких обобщений и умозаключений, а так, зря, без толку и удовольствия. Ходил он к нам часто, но постоянно был недоволен, постоянно у него было мрачное лицо, постоянно он смотрел как-то наискось в землю и, видимо, был одновременно и сердит, и огорчен, и чувствовал в душе отчаяние и злость. — 47 —
|