|
– А ты, коли рожаешь ребенка, так ты его не бросай, как щенка! – вдруг, как обухом по лбу, громко и отчетливо проговорил какой-то из слушателей, видом лавочник. Бедная белошвейка остановилась, и хотя она и была вся измучена и лицо ее опухло от слез, – в ней проснулась на минуту бойкость «белошвейки», которая иногда вынуждена давать дуракам сдачи. – Послушайте! – смело сказала она, останавливаясь. – Вы как смеете говорить дерзости? – Чего бормочешь! – прикрикнули на него некоторые из артельщиков, – нашел время галдеть! – Да, – настойчиво болтал нравоучитель. – Коли родишь, так не бросай! А то только бы хвостом повертеть? Нет, шалишь! Вот и поплачь, матушка, ничего! – Перестань, дурак! – закричали сочувствующие бедной женщине люди. Дурак не перестал бормотать, и это бормотанье как будто приковало ноги девушки к земле: она не трогалась с места и гневно смотрела на удалявшегося дурака. – Пойдемте! – сказал я. – Может быть, поезд еще не ушел. Она пошла, но слова нежданного дурака, очевидно, ошеломили ее, и она, сделав два-три шага быстрых и стремительных, вдруг замедлила походку и, продолжая рыдать, говорила гневно и медленно: – Скверный! Чтоб я бросила ребенка… Что я, собака? Я бросила! Когда мне кормить нечем? Чем я буду кормить? Опять градом льются ее слезы, и мы быстро идем вперед, И вдруг опять остановка. – Кабы у меня были родные или кто-нибудь на свете… У меня никого нет! Я сирота! Каждый год у нас родит кухарка, и все ребята живы… Девять рублей получает, платит в деревню… И все живы… А я? Горькие слезы. – …Я еще и в мастерицы не вышла… Скверный какой!.. Я бы его нашла потом! Их в деревню отдают… Бросила ребенка! Подлец этакой! Я бы нашла его… – Пойдемте, пойдемте, пожалуйста! – говорил я. Она опять побежала и опять остановилась: – Я одна кругом. Он тоже копейки не имеет… ученик… Меня с шести лет мучают работой… У меня даже своего лоскута нет… Ведь за них казна платит, как же мне быть?.. Я бы уж нашла его!.. У меня у самой молока было ужасть! Двух бы прокормила! дурак эдакой, невежа! Вся рубашка молоком-то… Чем я виновата?.. Всем можно родить, а мне нельзя? Гадкий какой дурак, бессовестный!.. Теперь и не найтить моего мальчика!.. Ах, милый мой! Голубчик мой! Пойдемте, ради бога, скорее! До самого вокзала она неслась, как ветер, и платок поминутно мелькал около ее лица. – Опоздали? – впопыхах спросили мы у татарина в буфете, сказав, зачем мы пришли. — 318 —
|