|
– А с дураками нешто не так надобно? – Дураков надо учить! – Раз-другой поучат так-то дурака, ан он и умней будет! – Ишь ты! Сорок пять целковых хотел слизать, а как не вышло, так и взвыл как белуга! – Ох! ох! ох! ох!.. пя-а-а-а-а-атнадцать ца-ал-ко… о-ох – ох… – Ха! ха! ха! ха! – помирала со смеху публика. И поистине было смешно. Но верзила не исчерпал еще всех своих душевных свойств. Верзило выл и катался по полу довольно долго, едва ли не до тех пор, покуда вся пароходная публика вместе и поодиночке не засвидетельствовала ему лично своего мнения о том, что он «дурак». – Как обыгрывать – так ничего, а как проигрывать, так закудахтал! – Охо-хо-хо… Батюшки… матушки мои! – Ха! ха! ха! Положительно всякий пассажир подходил к нему, слушал его вытье и говорил, что «так дураков и надо». Наконец все назвали его дураком и разошлись по своим местам. Игроки, партнеры верзилы, тоже давным-давно разбрелись. Артельщик, выигравший деньги, спал самым крепчайшим сном, уткнувшись лицом в подушку; он не слыхал, как обыгранный мужик выл. Благообразный человек в «котелке» сидел вверху на рубке и меланхолически любовался видом Камы, а лакей почему-то перебрался со своей подушкой и узлом на другой конец палубы, сказав прежним соседям: «Уйтить от вас, а то, пожалуй, взвоешь вот как этот мужик!..» Наконец затих и верзило. – Очухался, видно? – В другой раз не будет! – Видно вытьем-то не поможешь! Но верзило думал не так. Он, правда, затих, не выл, не охал и не катался по полу, а долго сидел за ящиками, утирая нес рукавом красной рубахи. Сидел он так довольно долго, потом встал, оправил рубаху и пошел… И пошел он прямо к капитану парохода жаловаться. Отворив дверь капитанской каюты, он тотчас же упал ка колени и, расставив беспомощно руки, взмолился: – Явите божескую милость! Что ж это будет? Пятнадцать рублев… Это не игра, вашскородие!.. Отец родной… Это одно мошенство!!. Помилуйте! Я жаловаться буду… Эти деньги у меня чужие! Что ж такое? Господи помилуй!.. Публика видела это. – Ишь подлец какой! Небось кабы сам счистил сорок-то пять рублей, не пошел бы жаловаться… Сказал бы: «мае»… А какой по первому впечатлению хороший тип: сильный, работящий, простой, скромный, с наивными глазами… Пудовые тюки мелькают в его руках как соломинки, «ворочает» он этими пудами и песню поет, «не жалится», что трудно, а взяло за живое – вышел жадный зверь; не пришлось звериной алчности удовлетворить – взвыл как грудной ребенок, свалился как подрезанный колос, а когда взялся за ум, «очухался», сейчас «к начальству» – выручай меня из моей глупости и подлости. — 82 —
|