– Верно! – послышалось в публике. – Так, так! Этак-то с жадности всякий бы тебя обобрал. – Хорошо! – Но за что ж я потеряю свою пользу? – возразил лакей, волнуясь алчными порывами. – Мало ли какой тебе надо пользы! – Ах, карты-то какие! – Да тебе какое дело мешаться? – возразил грубо и гневно артельщик. – Ежели тебе твоих денег жалко, говори «пас», больше ничего, а союзному делу ие препятствуй. – Верно! Верно! – возопили голоса публики. – Может, я хочу проиграть! Какое тебе дело? – Н-ну, если так, то я «пас»! А вы – как угодно. Слова эти благообразный господин произнес кротко и сложил карты, не глядя в них. – Так идет? – спросил в азарте лакей артельщика. – Вали! Станови красную! Вот моя! Две красных бумажки валялись на полу. – Ходи! – Ходи ты! – Вот! – А вот! – А это? – А мы вот как! – Твоя! Твоя! – загалдела публика, и артельщик, весь сияющий, вдруг весь вспотевший, с мокрым осклабившимся лицом, потянул к себе всей пятерней две красных. – Ловко! Вот так ловко! Артельщик только улыбался и сиял. – Конечно, всякому свое счастье! – благообразно вздохнув, произнес благообразный котелок. – А ты у меня учись, – сказал лакей, – десять целковых выкинул наудалую, и жалеть не буду! Сдавай! Публика, собравшаяся вокруг игроков, была сразу в высшей степени заинтересована этим эпизодом; в большинстве это был народ серый, бедный, трудом наживавший деньгу и, очевидно, в большинстве только теперь знакомившийся с каким-то новым, мгновенным способом наживы. Десять целковых, поставленные на кон лакеем, все видели своими глазами, и также все своими глазами видели, что артельщик на каких-то новых основаниях получил право на эти десять рублей, которые, опять же у всех на глазах, очутились у него в кошельке. «Ловко», – мелькало в выражении лиц очень и очень многих зрителей: мужиков, рабочих, даже у отца дьякона, который также внимательно смотрел на игру. В числе зрителей этой игры обратила мое внимание фигура одного крестьянина: это был пароходный рабочий в картузе с медным ярлыком; роста он был огромного и – как часто это бывает у сильных людей – лицом походил на ребенка: самое детское, простодушное выражение лица было у него. Он подошел к группе играющих довольно давно и сначала был совершенно равнодушным зрителем; по его лицу было видно, что «в этих делах» он ровно ничего не понимает, что это его даже и не интересует, но после эпизода с десятью рублями что-то как будто проснулось в его сонных, спокойных, как стоячая вода, глазах. Что-то как будто шевельнулось, плеснуло в этой стоячей воде. Он поближе придвинулся к игрокам, пристальнее стал смотреть в карты, на деньги, на руки игроков, на их кошельки. — 79 —
|