|
Дня через два-три девочку эту удалось пристроить у одной вдовы; но теперь, в эту минуту, про которую я рассказываю, положение ее было самое трогательное. – Взять?.. Но, может быть, она больна?.. Не взять, так куда же она денется? К телеге подошло еще несколько человек, два мужика и баба. Все мы стояли и думали, но ничего не могли придумать. – Ну куда я ее дену? – спрашивал старшина. – Да не кричи ты! Чего горло-то пялишь?.. Не пропадет твоя мамка… – Больная ежели, не возьмут! – говорила баба, и мужики подтверждали. «Холодная» и тут рисовалась как единственное нейтральное спасительное место, но оставить девочку в холодной было невозможно. – Н-нет! – подумавши и покачав головой, проговорил один из зрителей и пошел прочь. – Кабы знать, что здорова, а то нет! – сказала баба и тоже ушла. – Если бы здорова… – сказал я. – Ах ты, господи! – произнес старшина и после некоторого молчания и раздумья сказал кучеру: – Н-ну, делать нечего, трогай!.. – Куда ехать-то? – Трогай, я тебе говорю!.. Поезжай прямо. – Куда прямо? Ехать, так надо к месту. – Да и без тебя знаю, что к месту. Не в лес поедем… Садись на передок-то!.. – Мне сесть-то недолго… А ехать-то куда? Мне тоже лошадь-то самому нужна. – Ну не разговаривай, потрогивай!.. Знаем, куда ехать. Говоря: «знаем, куда ехать», старшина, однако, не отдавал какого-либо определенного приказания; он поправлялся на сиденье, усаживался поудобнее, но видимо недоумевал, куда направить путь. Но вдруг его осенила мысль, он уселся и крикнул: – Пошел назад! Поворачивай за реку!.. Не знаю, куда ехать… Авось найдем. Потрогивай-ка, а не разговаривай! – Куда ж вы? – спросил я. – А к старосте. Сдам ее – вот и все. Общество, так и отвечай за своих. – А как и там никто не возьмет? – А мне какое дело! Что я – нянька, что ли? У меня двое суток ушло, а мне каждый день пятнадцать целковых убытку… Поворачивай-ка с господом… – А как не возьмет староста-то? – повторил я еще раз, когда телега стала поворачивать от дома на дорогу. – А в холодную не хочешь? – обернувшись назад, ответил старшина и раскланялся. Телега поехала назад, за реку, и девочка снова залилась горючими слезами. * * *Дня через два, через три, как я уже говорил, кое-как удалось устроить эту девочку у одной престарелой вдовы – это я знал наверное, – но что с нею, куда она девалась и где ее мать, до сих пор ничего не известно. Не раз встречаясь после того, как девочка была устроена, со старшиной, я спрашивал его и о девочке и о матери, но он ничего не знал. «Слава тебе господи, хоть с рук сбыл! – Ведь, ей-богу, и без этого хлопот не оберешься». Но зато неожиданный случай дал мне возможность узнать всю историю расстройства этой семьи, из которой вышли эта гулящая, избитая и больная мать, отправленная в лазарет, эта девочка, которая неизвестно где находится, и брат ее матери, про которого старшина сказал, что он пьянствует в Петербурге и не высылает денег на паспорт. Читатель помнит, что старшина не хотел высылать ему паспорта и что, следовательно, он волей-неволей должен был воротиться в деревню. — 222 —
|