* * *В таком роде было написано до семидесяти «сочинений», но ни в одном из них, несмотря на всевозможные названия, свойственные «сочинениям», как, например: рассказ, быль, описание, именно и не было ничего сочиненного. «Сущая правда» и явная, видимая неспособность что-нибудь присочинить от себя, что-нибудь прибавить, одинаково была свойственна как девятилетним, так и четырнадцатилетним писателям, то есть чистота и ясность детской души ничем, никакою примесью, никакою фальшью не была помрачена и у мальчиков, которые года через два будут женихами, а через три наверное – семейными людьми. – Ну что, как вам нравится? – произнес учитель, все время молчаливо занимавшийся своим делом. – Хорошо… – сказал я. – Что же именно тут хорошего? – Хорошо… как чистый воздух… – мог я ответить. – Так-то так, но на меня они производят несколько иное впечатление… Какая беспрекословная, так сказать, покорность факту! Обратили ли вы на это внимание? Учитель произнес эту фразу, внезапно оживляясь, и быстро подошел ко мне. Он, очевидно, хотел пояснить свою мысль, но остановился. Под самыми окнами послышался хляск по грязи лошадиных копыт… Кто-то, по-видимому, быстро подскакал к окну и остановился; кто именно подъехал к окну, не было видно – на дворе уже стемнело – да, кроме того, едва учитель приблизился к раме и припал к стеклу, защищаясь рукою от света, как хляск копыт послышался снова… Тот, кто подъехал, побыл у окна несколько секунд и поспешно ускакал прочь… – Уж не урядник ли тут разъезжает? – сказал учитель в беспокойстве… – И что им еще от меня нужно?.. Узнай, пожалуйста, – обратился он к Грише, – кто там разъезжает; выйди, посмотри, будь друг. Самовар уже был готов. Гриша торопливо, насколько это было возможно при его неповоротливости, поставил его на стол, за которым я занимался чтением, торопливо оделся и ушел. Учитель, встревоженный воспоминаниями недавних беспокойств, со всего их тягостной, досадной, выводящей из терпения бессодержательностью, умолк и, тревожась ожиданием Гриши, то беспокойно шагал по комнате и ерошил волосы, то, чтобы скрыть беспокойство, принимался хлопотать около самовара, заваривая в рассеянности груду чаю. Наконец Гриша воротился. – Урядник и есть! – сказал он, едва отворив дверь. – Ко мне? – Не! не к вам… На деревню поехал… по нашему делу. Сейчас надо бечь от вас. – Ну слава богу!.. Просто мученье, ни я ничего не понимаю, ни они ничего не понимают… ведь это с ума можно сойти!.. Давайте чай пить… Ты что ж не раздеваешься? – обратился учитель к Грише. — 275 —
|