|
– Иван! Беги за полштофом! Марья! Давай деньги! Погоди, ребята, я вас разберу!.. Это отчего крыша разворочена? – Крыша-то? – робко переспрашивает Иван, с испугу пред взысканием превратившийся в лакея. – Крыша, это, друг сердечный, – ветром. Ветром, братец мой. – Я тебе не братец, а за ветер взыщу! – За ветер-то? – И за ветер и за каждую щепку!.. Ну да ладно! Беги в кабак-то! Живо!.. – И Иван, запыхавшись, бежал в кабак. Приезжают к наезднику гости – старуха мать, какие-то развязные жилистые мещане – и опять раздается: «Иван! Беги! Марья! Давай деньги!..» – Федор Кузьмич! – впопыхах беготни в кабак пытается спросить Иван у хозяина: – а вот насчет ворот как будет? Ведь гурт стоял, бык и высадил… – Для меня и бык – все же ты! И ветер – ты, и бык – ты! Ну, живо! Не разговаривай! – Ох ты, батюшки мои светы! – вздыхает Иван, пускаясь босиком с пустой бутылкой в руках. А в «горнице» разоренного дома то и дело слышится: – Кушайте, маменька! Будьте здоровы! Ну, будьте здоровы! Марья, налей! За ваше здоровье! С приездом! Еще по стаканчику! И опять: – Иван! Живо! Полдень. Жара. К крыльцу постоялого двора подошли два прохожих. Один из них был длинный, сухощавый, с каким-то ящиком за спиной, поверх которого лежало свернутое узлом верхнее платье; прохожий был в одном расстегнутом жилете, широких шароварах и в калошах на босу ногу. Другой, видом походивший на монаха, или, вернее, на «расстригу», в каком-то подряснике и в ветхом военном картузе, был плотный ражий детина лет под пятьдесят, с толстым рябым лицом и черными как смоль волосами, загибавшимися кольцом за ухом. Он шел босиком с высокой палкой в руке. – Нет ли где уголочка, друг? – заговорил сухощавый, обращаясь к Ивану. – Нам бы самое это полымя-то – жару передышать… – С чаво ж, заходите. – В холодок бы где… – Я вас в амбар поселю. – Пречудесно! Иван неторопливо слез с крыльца и, шлепая сапожными опорками, повел их улицей в ворота. – Вы откуда ж это идете-то? – Я-то, – говорил сухощавый, – я недалеко… всего двадцать верст… У помещика, у господина Чекмарева, ежели слыхал… – Чикмаря? знаю. Это в Богоявленском? – Ну во!.. он самый. Ну, я у него в церкви там, по живописной части маленько потрудился. – Стало быть, живописцы? – Н-да-с… художники. Иван привел прохожих в амбар, где было действительно свежо, хоть воздух был несколько неприятен. – Ну вот, художники, вот бы вы тут как-нибудь. — 280 —
|