|
– Мы здесь тридцать восемь лет живем, а не подлые… не подлячка я… не подлячка!.. У меня сыновья… в Польше, а… я не подлая! Навоевавшись вдоволь, она шла на смертный одр, чувствуя необходимость послать за священником; но, отдышавшись, не посылала. Но очень часто Надя, входя во двор дедушки в сопровождении Михаила Ивановича, встречала уходивший домой причт: батюшку и дьячка, которые были призываемы если не к барыне, то к барину, или бабушке, или Ване. – Умер дедушка? – в испуге спрашивала Надя. – Живы, все живы! – улыбаясь, басил дьячок, любивший поговорить. – Они уже лет пять всё отходят-с… – Земля не принимает! – бормотал про себя неумолимый Михаил Иваныч. – Хе-хе-хе… Нет-с! Телосложение крепкое-с… – пояснял дьячок. – Крепки оченно! Кажется, вот-вот, – н-нет! – оживают!.. Крепковаты, господь с ними. – Крепки с чужого-то! – ворчал Михаил Иваныч. – Кабы со своего… А то с чужого-то, поди-ко, сладь с ними! – Хе-хе-хе… Истинно что так! – соглашался дьячок. – Оченно много разного генералитету по нонешнему времени преставляется, но с упорством! Кажется, вот совсем глаза закатились, а он, глядишь, очнулся да по щеке кого-нибудь и сблаговестил… Хе-хе-хе!.. Во время этого разговора Надя стоит поодаль, ожидая Михаила Иваныча: без него ей страшно и жутко войти в этот мертвый дом, в этот пустынный двор, зарастающий травой. Рассыпавшаяся бочка и гнилая, словно истаявшая на дожде водовозка, пустые сараи и грязная корова – все это отдавало такой пустынностью и заброшенностью, что Надя, прежде нежели идти далее, непременно обращалась к Михаилу Иванычу. – Михаил Иваныч, идите сюда! – говорила она нетерпеливо. – Будет вам разговаривать. – Ишь, – говорил Михаил Иваныч, следуя за Надей и глядя на разоренный двор: – ишь нагорожено!.. И при этом ему представлялся тот же двор, оживленный жирными кучерами, толпами просителей, смеющимися кухарками и другими атрибутами счастливого времени Птицыных. – Заглохло! запустело! – бормотал он, останавливаясь и оглядывая кругом. – Ишь на чужое-то натаскано сколько. Надя не сразу входила в дом дедушки. Окна, занавешенные платками и одеялами, заставленные щитами из каких-то лоскутьев разноцветных обоев, рисовали ей такую кромешную тьму, царящую внутри, что она невольно шла в сад. Но и здесь стояли заброшенные деревья с гнездами паутины; в густой траве еле заметны были следы дорожек; беседка стояла без дверей. Михаил Иваныч оглядывал все это, выталкивал ногою откуда-нибудь пустую бутылку и говорил: — 24 —
|