|
– Твой приятель у нас гостить будет… неловко… – Насчет Базарова ты, пожалуйста, не беспокойся. Он выше всего этого. – Ну, ты, наконец, – проговорил Николай Петрович. – Флигелек-то плох – вот беда. – Помилуй, папаша, – подхватил Аркадий, – ты как будто извиняешься; как тебе не совестно. – Конечно, мне должно быть совестно, – отвечал Николай Петрович, всё более и более краснея. – Полно, папаша, полно, сделай одолжение! – Аркадий ласково улыбнулся. «В чем извиняется!» – подумал он про себя, и чувство снисходительной нежности к доброму и мягкому отцу, смешанное с ощущением какого-то тайного превосходства, наполнило его душу. – Перестань, пожалуйста, – повторил он еще раз, невольно наслаждаясь сознанием собственной развитости и свободы. Николай Петрович глянул на него из-под пальцев руки, которою он продолжал тереть себе лоб, и что-то кольнуло его в сердце… Но он тут же обвинил себя. – Вот это уж наши поля пошли, – проговорил он после долгого молчания. – А это впереди, кажется, наш лес? – спросил Аркадий. – Да, наш. Только я его продал. В нынешнем году его сводить будут. – Зачем ты его продал? – Деньги были нужны; притом же эта земля отходит к мужикам. – Которые тебе оброка не платят? – Это уж их дело, а впрочем, будут же они когда-нибудь платить. – Жаль леса, – заметил Аркадий и стал глядеть кругом. Места, по которым они проезжали, не могли назваться живописными. Поля, всё поля, тянулись вплоть до самого небосклона, то слегка вздымаясь, то опускаясь снова; кое-где виднелись небольшие леса, и, усеянные редким и низким кустарником, вились овраги, напоминая глазу их собственное изображение на старинных планах екатерининского времени. Попадались и речки с обрытыми берегами, и крошечные пруды с худыми плотинами, и деревеньки с низкими избенками под темными, часто до половины разметанными крышами, и покривившиеся молотильные сарайчики с плетенными из хвороста стенами и зевающими воротищами возле опустелых гумен, и церкви, то кирпичные с отвалившеюся кое-где штукатуркой, то деревянные с наклонившимися крестами и разоренными кладбищами. Сердце Аркадия понемногу сжималось. Как нарочно, мужички встречались все обтерханные, на плохих клячонках; как нищие в лохмотьях, стояли придорожные ракиты с ободранною корой и обломанными ветвями; исхудалые, шершавые, словно обглоданные, коровы жадно щипали траву по канавам. Казалось, они только что вырвались из чьих-то грозных, смертоносных когтей – и, вызванный жалким видом обессиленных животных, среди весеннего красного дня вставал белый призрак безотрадной, бесконечной зимы с ее метелями, морозами и снегами… «Нет, – подумал Аркадий, – небогатый край этот, не поражает он ни довольством, ни трудолюбием; нельзя, нельзя ему так остаться, преобразования необходимы… но как их исполнить, как приступить?..» — 6 —
|