– Куда вы, Ирина Павловна? – раздался сзади ее чей-то напряженный голос. Она обернулась с судорожною быстротой… Потугин бежал к ней. Она остановилась, подумала и так и бросилась к нему, взяла его под руку и увлекла в сторону. – Уведите, уведите меня, – твердила она, задыхаясь. – Что с вами, Ирина Павловна? – пробормотал он, изумленный. – Уведите меня, – повторила она с удвоенною силой, – если вы не хотите, чтоб я навсегда осталась… там! Потугин наклонил покорно голову, и оба поспешно удалились. На следующее утро, рано, Литвинов уже совсем собрался в дорогу – в комнату к нему вошел… тот же Потугин. Он молча приблизился к нему и молча пожал ему руку. Литвинов тоже ничего не сказал. У обоих были длинные лица, и оба напрасно старались улыбнуться. – Я пришел пожелать вам счастливого пути, – промолвил наконец Потугин. – А почему вы знаете, что я уезжаю сегодня? – спросил Литвинов. Потугин поглядел вокруг себя по полу… – Мне это стало известным… как видите. Наш последний разговор получил под конец такое странное направление… Я не хотел расстаться с вами, не выразив вам моего искреннего сочувствия. – Вы сочувствуете мне теперь… когда я уезжаю? Потугин печально посмотрел на Литвинова. – Эх, Григорий Михайлыч, Григорий Михайлыч, – начал он с коротким вздохом, – не до того нам теперь, не до тонкостей и препираний. Вы вот, сколько я мог заметить, довольно равнодушны к родной словесности и потому, быть может, не имеете понятия о Ваське Буслаеве? – О ком? – О Ваське Буслаеве, новогородском удальце… в сборнике Кирши Данилова. – Какой Буслаев? – промолвил Литвинов, несколько озадаченный таким неожиданным оборотом речи. – Я не знаю. – Ну, всё равно. Так вот я на что хотел обратить ваше внимание. Васька Буслаев, после того как увлек своих новгородцев на богомолье в Ерусалим и там, к ужасу их, выкупался нагим телом в святой реке Иордане, ибо не верил «ни в чох, ни в сон, ни в птичий грай», – этот логический Васька Буслаев взлезает на гору Фавор, а на вершине той горы лежит большой камень, через который всякого роду люди напрасно пытались перескочить… Васька хочет тоже свое счастье изведать. И попадается ему на дороге мертвая голова, человечья кость; он пихает ее ногой. Ну и говорит ему голова: «Что ты пихаешься? Умел я жить, умею и в пыли валяться – и тебе то же будет». И точно: Васька прыгает через камень и совсем было перескочил, да каблуком задел и голову себе сломил. И тут я кстати должен заметить, что друзьям моим славянофилам, великим охотникам пихать ногою всякие мертвые головы да гнилые народы, не худо бы призадуматься над этою былиной.* — 262 —
|