|
Прошло минут пять; в соседней комнате слышался шелест и шёпот. Павел Петрович взял с комода замасленную книгу, разрозненный том Стрельцов Масальского*, перевернул несколько страниц… Дверь отворилась, и вошла Фенечка с Митей на руках. Она надела на него красную рубашечку с галуном на вороте, причесала его волосики и утерла лицо: он дышал тяжело, порывался всем телом и подергивал ручонками, как это делают все здоровые дети; но щегольская рубашечка видимо на него подействовала: выражение удовольствия отражалось на всей его пухлой фигурке. Фенечка и свои волосы привела в порядок, и косынку надела получше, но она могла бы остаться, как была. И в самом деле, есть ли на свете что-нибудь пленительнее молодой красивой матери с здоровым ребенком на руках? – Экой бутуз, – снисходительно проговорил Павел Петрович и пощекотал двойной подбородок Мити концом длинного ногтя на указательном пальце; ребенок уставился на чижа и засмеялся. – Это дядя, – промолвила Фенечка, склоняя к нему свое лицо и слегка его встряхивая, между тем как Дуняша тихонько ставила на окно зажженную курительную свечку, подложивши под нее грош. – Сколько, бишь, ему месяцев? – спросил Павел Петрович. – Шесть месяцев; скоро вот седьмой пойдет, одиннадцатого числа. – Не восьмой ли, Федосья Николаевна? – не без робости вмешалась Дуняша. – Нет, седьмой; как можно! – Ребенок опять засмеялся, уставился на сундук и вдруг схватил свою мать всею пятерней за нос и за губы. – Баловник, – проговорила Фенечка, не отодвигая лица от его пальцев. – Он похож на брата, – заметил Павел Петрович. «На кого ж ему и походить?» – подумала Фенечка. – Да, – продолжал, как бы говоря с самим собой, Павел Петрович, – несомненное сходство. – Он внимательно, почти печально посмотрел на Фенечку. – Это дядя, – повторила она, уже шёпотом. – А! Павел! вот где ты! – раздался вдруг голос Николая Петровича. Павел Петрович торопливо обернулся и нахмурился; но брат его так радостно, с такою благодарностью глядел на него, что он не мог не ответить ему улыбкой. – Славный у тебя мальчуган, – промолвил он и посмотрел на часы, – а я завернул сюда насчет чаю… И, приняв равнодушное выражение, Павел Петрович тотчас же вышел вон из комнаты. – Сам собою зашел? – спросил Фенечку Николай Петрович. – Сами-с; постучались и вошли. – Ну, а Аркаша больше у тебя не был? – Не был. Не перейти ли мне во флигель, Николай Петрович? — 22 —
|