|
При одной из петербургских церквей, в звании просвирни, процветала моя двоюродная тетушка Марья Осиповна Самопалова. Мы видались с тетушкой очень редко, не более шести, семи раз в год, но это не мешало нам взаимно любить и уважать друг друга. Тетушка была женщина добрейшая и с таким природным светлым умом, что хотя и не получила никакого воспитания, но догадкой доходила до понимания многого такого, что остается подчас непонятным самым развитым женщинам. – Время ныне стало бойкое противу прежнего, – говорила она мне. – Все везде разбирают, все критикуют. Видно, что свету в миру, противу прежнего, гораздо прибыло. Только жить от этого не легче стало. Лбом стены не прошибешь. Свет попадает в немногие головы, и темноты по-прежнему все видимо-невидимо. Светлячки бедные и гибнут напрасно. – Что? Дали трепку! Поприжмете теперь хвост-то! – говорила мне тетушка вскоре после одной бури, многих потревожившей. – Али не уйметесь? Будете строчить по-прежнему? – Вы знаете народную примету, тетушка, – отвечал я шутя, – что кто раз начал строиться, тот будет строиться до гробовой доски; так и тот, кто начал писать, не перестанет до конца жизни. Да и чего нам бояться? Разве мы худое что делаем? – Коли худое, но что ты сделаешь, когда люди не прозрели еще настолько, чтобы отличить хлеб от мякины? – Так что ж вы думаете, тетушка, бросить писать? – Зачем бросать? Всякий пусть делает, что может и умеет. А иначе мир не будет стоять. Я вот не бросаю же просвиры печь. – Да вам хорошо просвиры печь, когда вас никто за это не трогает. – А ты посмотри-ка по своим книгам, – отвечала мне тетушка, – так и увидишь, что было время, когда просвиры печь было опаснее, чем писать книги. Однако просвирни не бросали своего дела и пекли просвиры. – Так что же? – Ну, пишите и вы, – не боясь опасностей за чистое дело, – и достигнете того, что со временем и вам так же вольготно будет, как теперь просвирням. Такова моя тетушка. Связав в узелок драгоценные мне бумаги, я отправился к ней в твердой уверенности, что нигде безопаснее нельзя схоронить их на время, ибо никакие политические бури не могут достигнуть до мирного жилища никому не известной просвирни. Тетушка только что управилась, как она говорила, с печью, то есть вынула просвиры, и сидела за чаем. – Вот неожиданный гость! – приветствовала меня она, едва я вошел в комнату. – Недаром у меня сегодня целое утро всё искры из печки выскакивали. Какими ветрами занесло? — 128 —
|